Анна МАИЛЯН: "Настоящий гражданин не может быть равнодушным к свинству"

В центре "Гафесчян" состоялся концерт Анны Маилян. В программе "Голос и ударные" приняли участие ударники Арменак Григорян и Эдуард Арутюнян, исполнитель духовых народных инструментов Левон Теванян, пианистка Элен Киракосян и молодой певец Армен Мкоян. Незадолго до выступления нам удалось побеседовать с Анной МАИЛЯН.

— Почему ударные и голос — как родилась идея такого совмещения?

— Ну если учесть, что изначально первыми музыкальными инструментами были именно ударные инструменты и голос, то подобный симбиоз отнюдь не нов. Я очень люблю ударные, люблю порой молниеносно меняющуюся армянскую ритмику. Ребята попробовали создать не только интересный ритмический рисунок, но и своеобразный аккомпанемент, изменяя как ритм, так и разные инструменты. Цель нашего проекта — внести новую струю, не удаляясь от оригинала. В программу концерта вошли народные и духовные произведения, а также песни Комитаса в сопровождении фортепиано.

— Ты преподаешь в консерватории. Есть перспективные ребята?

— Есть, но им не хватает самостоятельности. Если мы в их годы, будучи оторваны от внешнего мира, шли напролом, не замечая ни голода, ни холода, ни войны, то сегодня перед молодежью распахнуты все двери, свободы — бери не хочу, да еще чрезмерная родительская опека. И все это, увы, оказывается не в их пользу. Отсутствие необходимости бороться и отстаивать свою позицию притормозит их рост: и как исполнителей, и как граждан.

— А что для тебя означает быть гражданином?

— Быть носителем ценностей, созданных предшествующими поколениями, нести их дальше, в моем случае — передавать студентам. Достойно представлять эти ценности вне родины.

Однако... надо начинать с малого и самих себя. Так, по-моему, гражданин не может быть равнодушным к свинству на улицах. В Эчмиадзине увидела, как парень, съев банан, бросил кожуру прямо у входа. Я не выдержала и попросила "ахпер джана" убрать кожуру в урну. Он прямо обалдел! Я объяснила — ты же в церковь собираешься? Ну вот, сделай хорошее дело, убери кожуру и с чистой душой заходи в Божий дом. Он, прикинув все "за" и "против", так и сделал. Даже извинения попросил. Я это к тому, что нельзя быть пассивно-равнодушным — ни под каким предлогом! Если есть возможность помочь кому-то стать более внимательным к собственному дому — Еревану или Армении, — то нужно это сделать.

— Ты еженедельно поешь на воскресной литургии в церкви Св.Катогике, что в Джрвеже, не так ли?

— Церковь Катогике приютила меня в 1995 году. Настоятель церкви, тер Кюрег — один из преданнейших своему делу людей, воистину человек от Бога. Духовная среда, потрясающие люди, и самое главное — шанс, данный свыше молиться пением каждое воскресенье. Что может быть прекрасней?

— Так-то так, но в последнее время активно развивают свою деятельность и разного рода иностранные конфессии и секты. Многие попадают на их крючок...

— Трудно что-то сказать. Не могу представить, как может армянин обменять свою веру на нечто, не имеющее никакого отношения к его национальным ценностям. Если кому-то не нравится тот или иной духовный служитель, это еще не повод отворачиваться от церкви. Наша вера, наша письменность, наши армянские ценности — это родители, данные нам свыше, и их не выбирают. Если мать или отец нас наказывают или не принимают нашу точку зрения, это не повод, чтоб отречься от них.

— У нас выросло целое поколение, толком и не знакомое со своими "родителями". Каковы должны быть методы убеждения или пропаганды?

— У меня собственный подход к делу, пускай он носит локальный масштаб, но думаю, у каждого, кто действительно переживает за будущее нашей Родины, не так уж много времени для пустопорожних философствований.

Я работаю со студентами, беседую с ними на духовные темы, приобщаю к духовной музыке, к культуре, несущей в себе код добра и света. Стараюсь по мере возможностей фиксировать репертуарный материал — духовные и народные песни и особенно Комитаса.

— Что ты предложишь публике в ближайшее время?

— 13 июня состоится концерт моих студентов Кима Саркисяна и Армине Хачатрян в Центре "Гафесчян". Я ведь в некотором роде исполняю также роль агента для молодых подающих надежду певцов. Создала вокальный ансамбль "Гандзаран", работаем над новой концертной программой... Закончила записи нового диска песен Маштоца, собрала свои записи — альбом из 3 дисков — исключительно духовные песнопения. Ну и ожидаются гастроли, из которых пока что могу отметить только предстоящую работу с итальянским трио "Алтро-Эго". Об остальном говорить пока рано...

Милена ШТЕЙНБЕРГ: "Я всем говорю, что мое сердце в горах..."

Когда во время юбилейного вечера Александра Григоряна со сцены раздался ее голос, многие в зале (и даже на сцене) испытали некое ощущение дежавю. Вот уже двенадцать лет она — в прошлом ведущая актриса театра им.Станиславского — не выходила на эту сцену. Ныне проживает в Санкт-Петербурге, но даже там, выясняется, не может быть вдали от театра, и... Об этом и многом другом беседуем с актрисой Миленой ШТЕЙНБЕРГ.

— Я жила тут и никогда не хотела отсюда уезжать. Мы играли в самые трудные блокадные годы, и я всегда была и остаюсь фанатом Армении, несмотря на мою, мягко говоря, неармянскую фамилию. Причина моего отъезда — абсолютно личного характера.

Почему Питер? Всегда любила этот город. — после Еревана, конечно. А после Александра Самсоновича ни в одном театре не пробовалась... Но и жить без театра не могла. Пришлось переквалифицироваться и стать главным администратором музыкального театра "Зазеркалье". Это довольно известный театр — в самом сердце Питера — можно сказать, "сацовского" формата — опера для детей и взрослых. Кстати, Наталья Сац сама и открывала его когда-то.

...Во всех своих интервью я говорю, что мое сердце в горах. У меня нет ощущения того, что я ушла из театра им. Станиславского. Я тут, и всегда буду тут, где бы ни находилась физически. Это мой театр! Конечно, чуточку обидно, что сейчас не выхожу на эту сцену — когда есть возможность играть в отапливаемом здании, ездить на гастроли, получать звания...

— Тебе есть с чем сравнивать — как тебе сегодняшние спектакли?

— Все спектакли ереванского театра я смотрела в Питере во время фестиваля "Балтийский дом". Могу лишь сказать, что петербуржский зритель потрясающе принимает не только потому, что наши талантливы и интересны. Питерцам не так часто удается увидеть актеров, работающих на сцене в полную силу — все-таки в Питере очень развит этот "шептальный реализм". А наши работают сердцем. Спектакль может понравиться или нет, но мнение всегда едино — очень живой театр!

— Твой приезд совпал с проведением дней Москвы, потом прошли дни Санкт-Петербурга...

— Я искренне приветствую эти инициативы, и прекрасно, что все это происходит на государственном уровне, а не только потугами единиц-подвижников. И я очень сожалею, что не так активен обратный процесс: крайне мало дней Еревана в Москве, дней Еревана в Питере и т.д. Россия в Армении представлена прекрасно — русские книги, русский театр, русский музей и т.д. А там о нас почти ничего не знают. Мы сегодня обязаны просто "экспортировать" свою культуру, обязаны рассказывать о своей стране! Вот если бы удалось установить равновесие и Армения была бы равнозначно представлена в России, то все стало бы на свои места. Мои друзья, которых мне удается заманивать сюда, навсегда влюбляются в Армению. Так почему же Армения не представлена во всем мире так, как того заслуживает? Почему люди не знают об этой чудесной стране?..

Конечно, это дело нелегкое, но я уверена, со временем и этот барьер будет взят.

— ...и сюда потянутся туристы и возвратятся даже те, кто когда-то ее покинул.

— Да, так оно и будет!.. Я вот о чем еще хочу обязательно сказать. Мне очень обидно, что практически никто в России не знает о годах блокады Армении. Люди, живя в Питере, где тема их блокады актуальна и поныне — музеи, выставки и т.д., — не знают о нашей беде. Мы однажды пошли с дочерью в Музей блокады, моя дочка спросила: "Мама, это о нашей Армении?" Я не понимаю, почему наши деятели "стыдливо" обходят эту тему? Почему о том, что пришлось пережить этой маленькой стране в те страшные годы, никто не пишет? Ведь это огромный пласт времени — ведь это было! И в это время люди продолжали здесь жить, бороться, учиться, при свечах в театрах игрались спектакли, в конце концов, женились, рожали детей — жизнь продолжалась! Почему никто не говорит о живучести этой нации? Что за сила помогает выдерживать эти испытания? Почему мы, несмотря ни на что, все еще живы и, более того, обрели свою государственность?

...Армяне всегда умудрялись выживать в самых трудных условиях и продолжали творить. А что произошло после? Что создается сейчас, когда все спокойно и есть определенный достаток? Если блокадникам есть чем гордиться, то что будет говорить сегодняшнее поколение?.. Но как бы то ни было, я уверена, что все здесь рано или поздно изменится к лучшему, и жизнь снова войдет в нужно русло. Ведь в стране, где на камнях произрастают самые вкусные в мире фрукты и живут сильные духом люди, не может быть плохо. Просто что-то должно переломиться. Люди, думаю, устали за все эти годы лишений. Все устаканится, вернется спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, и снова будет хорошо. Поверьте мне — я это знаю! Более того, я настолько в это верю, что хочу провести старость в Армении...

— Какие изменения окончательно укрепят тебя в желании паковать чемоданы? Вообще, что движет теми, кто, худо-бедно устроившись там, все же возвращаются обратно?

— Перечислять можно долго. Но одним словом это называется Любовь! А насчет изменений... Говорят, когда о чем-либо просишь Бога, просто конкретно — исполняется. Все эти годы я твердила: "Хочу в Армению". И вот так случилось, что моя дочь вышла замуж за армянина, переехала сюда, родила мне внуков. Так что я связана с этой страной — и уже не только духовно. Слава Богу!

Шамир ШАИРЯН: «О новых работах я расскажу вам завтра!..»

В Театре песни открылась выставка художника, работы которого известны многим — к примеру, посетителям того же Театра песни, не раз обращавших внимание на оригинальную подсветку в фойе, выполненную в виде больших фортепианных клавиш, а также зал театра, небольшую сцену, бар...

Список его работ — как дизайнерских, так и живописных — довольно велик, не говоря уже о работе на ТВ — замечательно оформленных передачах телеканала "Айреник" и т.д.

Об идее и "мессидже" выставки, творческих планах и многом другом беседуем непосредственно с художником Шамиром ШАИРЯНОМ.

— Все очень просто. Никакого "мессиджа". Просто мне исполнилось 50 и захотелось как-то отметить эту дату, подытожить пройденный путь.

— А когда ты впервые ощутил "гнетущее желание" стать художником?

— С детства... Мне просто хотелось рисовать, и я рисовал. Хотя когда у меня прорезался первый зуб и в семье по старому обычаю провели по этому поводу радостный ритуал (атамнаатик), из разложенных передо мной предметов я выбрал карандаш.

Чуть повзрослев, стал присматриваться к тому, что делает дядя — будущий художник Мартин Папоян. Вместе с ним мы ходили на практические занятия — в зоопарк, на природу, где воспитанники худучилища делали зарисовки.

— Говорят, ты частенько опаздывал на уроки из-за того, что засматривался на живописный вид, открывавшийся с ведущей к школе дороги...

— Да, еще в школьные годы я стал рисовать и частенько не спал по ночам. Отсыпаться приходилось на уроках за спинами полных одноклассниц. Потом стал посещать школу художественного воспитания, которая, кстати, впоследствии превратилась в Детский эстетический центр. Потом поступил в Пединститут на художественно-графический факультет, где мне повезло стать учеником таких мастеров, как Чубарян, Унанян, Зардарян и другие. На первом же курсе я совершенно законно мог перевестись в Театрально-художественный институт, но сопричастность к таким гигантам-педагогам заставила забыть все.

— Ты еще студентом выставлялся, а по окончании вуза получил приглашение в Армторгрекламу работать в качестве дизайнера...

— Да, выбора не было: тогда это было единственное предприятие, занимавшееся рекламой, оформлением витрин, вывесками. Меня вместе с коллегами отправляли на международные конкурсы по оформлению витрин в Вильнюс, Кишинев, Будапешт. И везде мы занимали призовые места, получали награды, в том числе Гран-при.

— Телеканал "Мир", передача "Айастан-Карастан", оформление праздничного концерта "Арцахская весна", "Доброе утро" на телеканале H2, графический дизайн телеканала "Еркир Медиа" и "Тесанкюн" на H1. А все началось с того, что в 90-х композитор Артур Григорян пригласил тебя оформлять студию своего "Айо-шоу"...

— Да, и с этого момента началось мое погружение в телевидение, кино, театр. Этому есть объяснение, ведь я воспитывался в творческой семье (мама — актриса Эвелина Шаирян — прим. автора) и даже вместе с сестрой сыграл кода-то эпизодическую роль в фильме "Хаос", в одном из телетеатров выступил в роли молодого О'Генри, в свое время занимался пантомимой и три года проработал в театре Генриха Маляна. Приглашение Григоряна было принято, и с этого момента для меня началась новая и интересная эпопея.

— Город, ТВ, театр — все меняется, а вместе с этим изменяются, а порой и исчезают твои дизайнерские работы. Какая из них наиболее памятна тебе?

— На ТВ был задуман цикл передач под названием "Жаманакачап", декорации к которым было доверено делать мне. Уверен, это была одна из моих самых удавшихся работ. Была, потому что программа просуществовала недолго — всего один день, — потом ее прикрыли. А декорации пропали. Растащили, наверное...

— В Ереване много твоих витрин. Одну из них ереванцы, наверное, помнят — это магазин пластинок на Саят-Нова.

— Мы ходили по городу, смотрели на витрины и с гордостью сами себе говорили: "Это — мы". Сейчас, к сожалению, внешний облик улиц не всегда эстетичен. В прозрачных витринах — стиральные машины, бытовая техника. Как-то банально...

— "Дизайнер — это в первую очередь человек со вкусом", — было сказано на открытии выставки. На твой взгляд, какой отметки заслуживает Ереван "по вкусу"?

— Как это ни прискорбно, "двойки". И это оценка не состояния города, а господствующей тенденции направить все в русло бизнеса и отталкиваться исключительно от торгашеских приоритетов. Отрицание человека-горожанина, отрицание красоты, отрицание зон отдыха (у нас это почему-то только кафе), отрицание брендовых знаков этого города, некогда существовавших, но ныне нагло стертых бизнес-волной. Всему этому не просто "двойка", а...

— Как обстоит дело с молодыми дизайнерами — есть на кого рассчитывать?

— Некоторое время я преподавал... С бывшими учениками у меня прекрасные отношения, контактирую до сих пор: они приходят, советуются, я выслушиваю, направляю... В них много вложено мной, и я продолжаю это делать поныне в меру своих скромных возможностей. Я верю в них, и мне очень хотелось бы ответить положительно на твой вопрос — уверен, так оно и будет!

— И напоследок — чем собираешься удивить публику?

— Об этом я смогу сказать лишь завтра — и в шутку, и всерьез, — вот завтра проснусь и начну работать над... оформлением фестиваля пантомимы, который состоится в августе в Цахкадзоре.

"Внутреннее время" Арутюна Джинаняна

В Музее современного искусства открылась выставка работ Арутюна ДЖИНАНЯНА (Jino) "Внутреннее время". Вступительное слово Арутюна было кратким: "Где бы ни жил армянин — в Москве, Лондоне, Нью-Йорке — внутри у него всегда одно время — ереванское! Я — дома!" Обстановка на выставке и впрямь была домашней — на подставках часы, рядом — телевизор, показывающий видеоряд, смонтированный из всех передач Арутюна, на стенах экзотические фотографии нездешних мест...

— Арутюн, почему выставка называется "Внутреннее время"?

— Мы живем в пространстве и во времени. Наш мир трехмерен, но есть четвертое измерение. Время существует как вне нас, так и внутри нас. Оно зеркально. "Внутреннее" время — вот четвертое измерение. Это время — как пружина в часах. Это время, отпущенное нам Творцом. Время внутри нас — вот настоящая реальность. Часы, дни, годы в любви и в творчестве летят как мгновения... Любовь останавливает ход нашего "внутреннего времени" и даже может приумножить время, отпущенное Богом. Вот моя формула "внутреннего времени"

— Вы по профессии режиссер?

— Сначала я окончил актерский факультет Ереванского художественно-театрального института, затем поступил в ГИТИС на режиссерский факультет, учился у Петра Фоменко. Можно сказать, стоял у истоков АТВ, "Авторского телевидения", в рамках которого режиссировал немало программ, в 1998-2003 гг. был главным режиссером программы "Доброе утро" на ОРТ и других передач Первого канала.

— Вы пропустили очень интересную страницу своей творческой деятельности — фильм "Аревик"...

— Согласен. Я тогда даже не понимал, как мне повезло сниматься в одном фильме с такими титанами, как Софико Чиаурели и Армен Джигарханян. Сегодня об Армене Борисовиче частенько в прессе пишут всякие гадости. Я считаю, это недопустимо. Чтобы объяснить, какой это человек, приведу лишь случай из моей жизни. Когда меня — студента ГИТИСа — забирали в армию, я обратился за помощью к Джигарханяну. Отправился к нему и рассказал о своей проблеме. Он ничего не ответил, просто взял меня за руку и повел в военкомат. Не стал никому звонить, никого просить — просто сам встал и пошел решать мои вопросы. В военкомате он попросил, чтобы меня освободили, объяснив, что я его племянник. Кто мог ему отказать? Вопрос был решен. Сказать, что он был занят в то время — ничего не сказать. Но человек нашел время и... сделал добро. Мы до сих пор дружим с Арменом Борисовичем, и я искренне переживаю и злюсь, когда читаю всякие мерзости-подколки об этом человеке в газетах или интернете. Как не стыдно. Ну да Бог всем нам судья...

— Вы были успешным режиссером. Почему вдруг бросили все и занялись творчеством?

— Телевидение на самом деле тоже творчество. Просто в последнее время оно слишком сильно ушло в коммерцию. Вот во время АТВ было действительно интересно, а сейчас сплошные развлекательные передачи. Я начал рисовать совершенно неожиданно, после того как мне приснился сон... Снились армянские хачкары. Рядом лампадное масло разных цветов. Я попытался нарисовать кресты этими "разноцветными красками" — на руках, на лбу, на стенах...

Наутро рассказал о своем сне жене. Она ничего не ответила, а спустя некоторое время подарила мне краски. Так началась моя "художественная" биография. Ушел с телевидения, потом уехал в Нью-Йорк и полностью посвятил себя рисованию.

— Ваша супруга — дочь известного художника Рудольфа Хачатряна...

— Да, и, признаться, я долго стеснялся показывать свои картины тестю. Но в один прекрасный день это произошло, и он, поизучав мои творения, коротко и четко сказал: "Да, ты художник!" Три простых слова большого мастера передали мне такую уверенность, такой заряд, которого, уверен, хватит мне надолго.

— Ваша выставка состоит из картин, фотографий, часов и видео. Вы рисуете только абстракцию?

— Да, мне кажется, все, что есть в реальной жизни, можно лучше изобразить через фотографию. Мои картины нарисованы с помощью непрерывных линий, нанесенных друг на друга, это как танец руки над холстом. Я назвал этот стиль Hand Dance Art. Кстати, однажды случилась интересная история — один мой знакомый увидел случайно в Facebook аватарку у одного немца, один к одному схожую с моими картинами. Спросил у немца, откуда это. Оказалось, это выткала его бабушка, умершая 15 лет назад. Причем бабушка была не художница, других работ у нее нет. Эта полумистическая история меня очень вдохновила.

— А часы? С чего началось это увлечение?

— Я всегда поражался, почему красоту часов искусственно скрывают за передней панелью с циферблатом? Ведь самое красивое — это внутренности часов, налаженный механизм, где каждая шестеренка послушно исполняет свою функцию и создается чарующая гармония. Гармония времени!

Неподалеку от нашего дома бабушки продают разные старые часы, я стал потихоньку скупать их у них и чинить. Никакое занятие на свете так не успокаивает мне нервы, как работа с часами, — попытка оживить, казалось бы, навсегда уснувший организм. Все, что было представлено на выставке — детали старых часов. Я их разобрал, починил, добавил новые детали. Кроме деталей часов, использовал старые микросхемы, стекло. Они все ходят. Некоторые даже покрыты сусальным золотом.

— А фотографии где снимали?

— В самых разных местах. Когда я работал режиссером "Вокруг света", мы объездили кучу экзотических мест. Ходили по диким дорогам, знакомились с людьми. Было очень интересно, но тягаться с Михаилом Кожуховым мне было сложно, он все же бывший афганец, ко всему привычный. Нам встречались и анаконды, и пираньи. Фотографии не постановочные, снимал, что видел.

— Ну и напоследок, что должно измениться, чтобы вы окончательно решили переехать — вернуться в Армению?

— Не хочу показаться законченным фаталистом, но я все же верю в случай, знаменующий неожиданный поворот событий. Вот приехал же я сюда, открыл тут свою выставку. Что-то же подтолкнуло меня к этому шагу. Что-то же, как в часах, щелкнуло... Не мудрствуя лукаво, скажу лишь, что где б я ни был, где б ни жил, Дом мой тут, а там — гостиница. Более комфортабельная порой, более светлая и большая, но... Гостиница. Причем если раньше я просыпался в Москве под русский мат, то теперь — под среднеазиатские "руалады", если раньше "моя гостиница" была в Москве, то теперь она где-то в Казахстане или Узбекистане.

Поэтому возвращаюсь к словам, которыми я, с трудом сдерживая слезы, открыл свою выставку: я — дома! Слава Богу! И одному лишь Ему известно, что произойдет в дальнейшем, начнется ли и с чего именно новая страница в моей биографии...

Ну что ж, остается лишь дополнить, что выставка "Внутреннее время" продлится до 18 мая. Цените свое время — как "внешнее", так и "внутреннее" — и не упустите возможность провести его с удовольствием!

Про Тар

Посвящается Эдуарду Пашиняну

Про горы можно говорить бесконечно. Красота, мощь, дикая какая-то энергетика — всё это на первый взгляд взаимосвязано, во всём этом было, есть и остаётся что-то недоступное нашему пониманию, хоть мы и облазили все возможные горы, занесли их на карты, глобусы, втиснули в песни и стихи.

Я хочу поведать об одной горе, которая живёт рядом со мной уже давно, точнее будет сказать — это я всего лишь недавно с ней соседствую. Эта гора называется Тар. Называется она Тар мною, потому что только я её так называю и, что примечательно, только мне она пока отзывается на это имя.

— Доброе утро, Тар! Как Вам сегодня?.. Спать? Нет, только не сегодня, прошу Вас. Смотрите, какой прекрасный день! Что прекрасного? Вы извините меня, дурака, но я люблю именно такую погоду. Нет, не потому, что Вас плохо видно — Боже упаси! Это единственный «пункт» в такой погоде, кстати, который меня раздражает. Но так как Вы в тумане... что? Это облако? Ну да, конечно, для Вас это только облако, а для меня туман. Как всё просто.

Вот видите, опять меня Тар научил ещё чему-то. Вчера мы проходили дождь. Я ему утверждал, что это всего лишь грозовые осадки, а он заладил (шёпотом), а он заладил — слёзы это, сынок, слёзы. Мне очень нравится, когда он меня называет так — сынок. Не понимаю людей, которые обижаются, когда их так называют. Не хотите, чтоб вас так называл кто попало, скажите Тар. После того как он вас станет звать сынком, больше никто не осмелится. Это ведь Тар. Он сильный и мудрый. То есть его или боятся, или завидуют ему все те, кто зовет вас теперь сынком, а вам это неприятно. А если кто-то не боится Тар и не завидует ему — значит... значит, это свой. Так что обижаться не надо. Ну да мы отвлеклись.

— Тар, а...

Кстати, никогда не спрашивайте Тар о погоде. Он жутко не любит этот вопрос. Наверное, потому, что всегда знает честный ответ на этот вопрос. Он не умеет врать и не умеет быть безучастным, поэтому не ставьте его в неловкое положение этим вопросом — он из вежливости вам ответит, а потом будет мучиться. Зачем? Зачем его обижать? Он всё равно не подаст виду, что обиделся, потому что любит всех и боится сделать больно, но ведь сам-то внутри "кипеть" будет. А вы знаете, что Тар раньше был вулканом? Не знали? Вот теперь знайте и поймите, как ему зачастую бывает сложно сдерживать себя сейчас, чтоб снова не стать вулканом.

Он мне как-то рассказывал (это случилось очень давно), люди спустились с неба на него — я думаю, это были боги, но когда я ему высказал своё мнение, он отругал меня, заявив, что бога от смертного он как-нибудь отличить смог бы. В общем, это были люди, которые спустились с неба, с ними были их дети, их животные и даже растения. Тар тогда был ещё совсем маленьким — он был весь в воде и только верхушка немного выступала из воды. Потом вода спала, Тар вырос, привык к людям, полюбил их за то время, пока они жили на нём. Он даже позволял им разводить на себе костёр из собственных искр. Но оберегал их, чтоб они себя не спалили ненароком. У них уже сменилось чуть ли не пять поколений, вода, как я сказал, спала, Тар вырос, а люди... А люди ушли. Просто взяли и ушли. Даже не попрощались. И что обидно, потом они же им восхищались, но издалека, даже ссорились друг с другом, обсуждая — чей Тар: их или родителей жён и мужей их сыновей и дочерей. Словом, люди занимались привычными глупостями, но ни разу даже не подумали, что Тар может быть одиноко и грустно. Я ему говорил, что он сам виноват: откуда им было знать, что Вы чувствовали тогда? Надо было сказать. Он опять отчитал меня и сказал, что очень боялся напугать людей.

— Они ведь такие суеверные — в Бога и то с трудом поверили, ты представляешь, что бы с ними было, если б гора Тар им сказала: «Люди, мне так грустно, приходите поболтаем». Смеёшься, а мне не до смеха было. Я тогда грустил. Люди менялись, а я нет. Это так страшно — вечность, не представляешь. Что? Об этом уже писали? Кто из людей именно? Этого не знаю, он, наверное, из детей тех, чьи родители родились, когда их родители уже уехали от меня далеко — к другим горам. Счастье искать. Чего вам не сидится? Что вы у меня просили, а я вам не дал? Молодые...

Тар не знает, что необязательно уезжать к горам, чтоб найти счастье. Я ему не говорю — это ведь единственная нить, которой он ещё связан с людьми, его покинувшими. Он хоть и ревнует к другим (выдуманным мной) горам, но он в душе радуется, что люди ищут счастья именно у гор. Он даже просветляется, когда я ему рассказываю (вру, конечно) про то, как люди нашли счастье у горы Трев (я все горы, что сейчас перечислять буду, сам придумал), у горы Шоку, у горы Чам и горы Крем. Про последнюю он больше всех любит слушать, потому что я ему сказал, что она очень далеко находится, и он очень беспокоится о людях, там живущих.

Самое неприятное воспоминание Тар, что когда-то люди рядом с ним устроили такое место (прямо у подножия), где держали провинившихся. Они выкопали глубокую яму на нижних склонах Тар и бросали туда людей. Тар говорит, что с трудом сдерживал себя, чтоб не стать заново вулканом. Только мысль, что из-за него пострадают безвинные, его и останавливала. Потом наступил конец этому. В яму бросили человека, который не умер. А что тут смешного? Вас когда-нибудь бросали с высоты 8 метров на голову? Вы выживали? Вот оно и видно.

Всё, не буду больше рассказывать. Незачем вам знать, что было потом. С вас пока и этого хватит... если до сих пор не знаете, что было дальше! На голову их кидали, а они выживали!..

Тар, я пойду прилягу, под вечер буду.

...Если узнаю — расскажу.

...Хорошо.

— Здравствуй, Тар!

— Узнал?

— Нет.

— Ты опять?.. Ты же мне обещал.

— Тар, они сами всё ещё не знают.

— А я не спрашивал, знают они или нет. Не надо мне этого.

— Я...

— Опять?!

— Они говорят так много, сами толком не все из сказанного понимают, а потом еще и друг на друга обижаются...

— Хватит! Ты узнал или нет?

— Узнал.

— Ну!

— Ждут.

— И всё?

— Пока да.

— А что мне делать?

— Тар, ты впервые у меня спрашиваешь, что тебе делать.

— Довели потому что. Расскажи про людей, которые у Крем.

— Они счастливы.

— Плачут?

— Да.

— А Трев?

— Те не плачут, но и не счастливы.

— Э?

— Они очень ждут.

— Шоку, Чам?

— Тар... нет таких гор.

— Как нет? А что есть? Если нет горы — то что есть?

— Равнина.

— Это как?

— Плоскость.

— Плато?

— Да. Но у подножия.

— У подножия чего?

— У... твоего подножия, Тар.

— Они что, обиделись на меня? На что?

— Им было холодно.

— Э?

("Э?" — любимое «слово» Тар. Означает... всё, что хочешь)

— Нет, Тар.

— Что — нет?

— Ты не виноват. Ты ведь это хотел спросить?

— Да. Сынок, а если я стану вулканом? Они ведь далеко? Я же им не наврежу?

Тогда они приедут снова ко мне?

— Не знаю. Вряд ли. Испугаются, наверное.

— Э?

— Они всего боятся.

— Всё же ты был прав — это туман, а не облако.

А те, которые рядом тут — эти почему?..

— Эти уже не те — они ничего не боятся и вот именно этого и боятся.

— А что, если вовремя побояться чего-то, этого не будет? Угроза исчезнет? Я всё же не понимаю, чего они все хотят. Я им всё давал, у них всё было, даже про погоду отвечал иногда — чего им не хватало? Эту яму идиотскую выкопали, потом на этом месте кладбище построили, потом церковь. Теперь ходят туда, смотрят, другим показывают. Что они показывают там друг другу?.. Ещё раз засмеёшься, когда я оговорюсь, вообще с тобой перестану разговаривать!

— Прости, Тар. Просто...

— Всё! Научил себе на голову. Слово "прости" не половая тряпка — не надо об него каждые пять минут свою глупость вытирать. Замолчал — мне уже понятно, что тебе стало стыдно. Вот сейчас скажешь, что уехали, потому что я такой строгий, да? А что плохого в строгости? Вот были бы строже к своим детям, сейчас бы не ходили... Кстати! Я тебя всё забываю спросить, кто этот олух, который умудрился картину нарисовать — не отпирайся, я сам видел! — где эта проклятая яма выше меня находится? Благо там церковь стоит, а то — ты меня знаешь — не посмотрел бы ни на что! Спалил бы давно!

Ты смотри случайно не проболтайся про тех, которых нет. Помнишь, я тебе говорил как-то? Так вот, то, что я тебе тогда сказал, забудь! Если в себе не уверен. А то был тут один — не сиделось ему... полез ко мне на вершину. Я было обрадовался — подумал, ребёнок решил домой вернуться, а он, оказывается, тут совсем другое искал.

— Нашёл?!

— Нет.

— Как? Ты же…

— А что мне было делать, по-твоему? Да... я позвал облако. Он (кстати, с другом был) покрутился, покрутился, замёрз и... ушёл. Я честно плакал.

— А кому нужны твои слёзы?! Человек поверил в тебя, пришёл к тебе, а ты его прогнал. И ещё сокрушаешься, что тебя люди забыли! Вот он, наверное, пошёл и всем рассказал, что ничего особенного в тебе нет, потому они и стали уходить!

— Как? Ты что, считаешь, что я прогнал людей? Да они... они сами... да... Да! Я прогнал! Тех, которые без веры живут, я прогнал! Так хотел найти — пусть доказал бы мне, что он не пустышка, а и вправду — Человек. Кстати, был бы Человеком, потом бы не потерялся. С меня спустился, всех людей научил (заставил!) говорить по-новому, а сам вышел из дома и не вернулся! Пропал! И не смотри так на меня — его у меня нет. Другие — есть. Этого — не было!

— А может, он ещё жив?

— Не он жив — глупость его жива. Глупость и трусость. Говорит «Бог», а сам в уме повторяет "тьфу-тьфу" и голову так налево наклоняет. Мол, я не суеверный и не верующий, в общем — и тому и этому. Вот потому и нет его тут! И не будет. Пускай бродит. Вот таких даже не зови. Я их не жду.

— Хорошо.

— Что — хорошо?

— Хорошо, не буду.

— Что не будешь?!

— Звать не буду!

— А они и не придут! …А почему не будешь? Мало ли что я сказал — что, рассердиться нельзя? Ну и пусть не приходят! Ещё как придут! Как миленькие придут! А я ещё подумаю... Ты про Чам не рассказал. Как там? Что делают?

— Верят.

— Во что?

— В тебя, Тар.

— Да?

— Да. Во что им ещё верить?

— Не говори так! Никогда так больше не говори! Понял?! В Создателя надо верить, в силу его, которую он нам всем даёт, в любовь, которую нам дарит! Вот во что надо верить. То есть — в Кого! А в меня верить не надо. Что я? Просто очень много камня, и всё. С меня люди падают.

— Почему? Почему люди падают, Тар?

— Потому что поднимаются без веры.

— А те, которые с верой? Они ведь тоже падают?

— Это со стороны вам всем кажется, что они падают. Глупые вы какие…
Они не падают — они взлетают. Просто вы видите разбег, а что потом — вам уже увидеть не дано. Да и незачем вам. Сами поверите — сами и летать станете. Падают с верой! Надо же такое ляпнуть. Иди ко мне, поднимайся, покажу тебе, как они "падают".

— Я?

— Да, ты! Что, боишься?

— Да.

— Что?! Ты боишься увидеть то, что я бы никому по своей воле не показал? Я тебе предлагаю, а ты боишься?! Ты — смертный — боишься принять моё приглашение?

— Да. Боюсь, Тар. Очень боюсь. Не тебя боюсь. Не упасть боюсь. Себя боюсь!

— Себя — что?

— Потерять. Потерять и не найти. Ты не думай, Тар, я обязательно когда-нибудь приду. Но сам, ладно? Без приглашений. Сюрприз тебе сделаю. Хочешь?

— Нет. Совсем ты меня разжалобил что-то… Так что там... эти... ну, которые у этой горы... как же её... Локу? Ноку?

— Шоку, Тар. Нету такой горы.

— Да я знаю — они как? Они что делают?

— Верят, Тар.

— Таки все верят?

— Все. Только каждый в своё.

— Ну, это понятно — так оно и предполагалось, что будет. Мной предполагалось, конечно. Но я очень этого не хотел… Но вот, видимо, так оно и должно быть — каждый где-то во что-то своё, по отдельности... Наверное, хоть после этого они поймут, что...

— Тар, а как Там? Там тоже так думают?

— Там не думают.

— А что?..

— Верят!..