— Ваши впечатления — что уже успели посмотреть, что собираетесь?
— Вы понимаете, есть представители ряда профессий, таких как кинокритики, сценаристы и т.д., которые приезжают на фестивали, чтобы смотреть фильмы. Это нормально — более того, так оно и должно быть. У режиссеров же, думаю, несколько иное предназначение. К примеру, я помимо множества встреч с представителями СМИ уже успел провести мастер-класс, представить ереванцам свою “Пассажирку”, встретиться в Доме Москвы со зрителями...
Это мое третье посещение Армении, но, как бы ни был плотен график, есть вещи, без которых приезд в Армению для меня невозможен. Один из таких пунктов — поездка на Севан!
Об армянском кино можно сказать, что абсолютно не информирован. Советская эпоха закончилась, и сегодня страны настолько разобщены, даже такие дружественные, как Армения и Россия, совершенно не интересуются искусством друг друга, что очень опасно.
— Куда, по-вашему, движется русское и в общем постсоветское кино?
— Сегодня бешеными темпами набирают скорость два течения в кино: развлекательное и, назовем это так, кино о маленьком человеке. Второе — более перспективное, на мой взгляд — снято без участия компьютеров и всякого рода новейшей графики и представляет эдакие свинцовые мерзости нашей жизни. В то время как развлекательное кино, создаваемое на потребу попкорновому зрителю, откровенно ведет киноискусство в бездну. С каждым фильмом задаешься вопросом: “Интересно, а можно придумать что-то глупее этого?” Катимся...
А кто сегодня потребитель? Кто на 90% составляет публику в кинотеатрах? Тинейджеры, небольшой процент студенческой молодежи, иногда грамотной, иногда безграмотной, и попкорновая публика. Ни те, ни другие не в состоянии следить за остроумной вязью диалогов, их не интересует логика, им нужно, чтоб все двигалось, стреляло, взрывалось. Пока такой зритель сидит в кинотеатрах, ему будут продолжать делать такие фильмы. И не только в России. Американские режиссеры не стесняясь говорят, что снимают кино для цветного подростка четырнадцати лет. Вот и у нас то же самое.
...Государство должно понять, что главное — это дети, что их нужно кормить качественной материальной и духовной пищей, что они должны расти не на криминальной улице и учиться в нормальной школе с учителями, которые не бедствуют...
— Артхаусом сегодня принято обозначать некий противовес мейнстриму — попкорновому, как вы говорите, кино. Но ведь все-таки новое время — новые формы?..
— Какие “новые”? Возьмем, к примеру, живопись. Я недавно был в Париже, огромная очередь на “малых голландцев”. Крохотные миниатюрки, написанные тонкой кисточкой, — кто это может сейчас сделать? Даже художников таких нет. Сейчас полотно — огромное! Потому что все это рассчитано на новых русских. Для больших патио, для огромных залов. Гигантское полотно, а на нем что-то в необычном ракурсе, с вытянутыми лицами... В общем, что-то а-ля Пикассо или Матисс. Ничего своего, абсолютно.
— Может быть, просто разрыв поколений сказывается?
— И это тоже, конечно. Но для того чтобы я так рассуждал, есть и объективные причины. Например, наша страна пережила две тяжелейшие революции за последние 20 лет, да еще и нравственную революцию. Более-менее недавно была еще нормальная школа — ну лет тридцать назад, так точно. Нормальные учителя, у которых было призвание быть учителем. Мужчины-учителя. Вчера еще парень с девушкой могли по улице гулять спокойно, целоваться всю ночь. А сегодня даже на улице нельзя показаться человеку с неугодным для этой шпаны разрезом глаз или цветом кожи. Вчера еще все читали книжки, у людей были великие духовные педагоги, сегодня же все сидят в интернете, не знают, с какого конца книга открывается, не знают запаха переплета. Все стало другим! Вчера еще все понимали музыку, а сегодня ничего, кроме ритма! Молодые люди даже простую мелодию уже не ловят, только ритм, как туземцы. А еще кольцо в нос и бой тамтамов — все! Меня одна наша девица искренне и удивленно спрашивала: да неужели вам нравится, неужели это может нравиться, имея в виду Чайковского, Бетховена, Моцарта...
— При всем при этом молодых режиссеров зовут на международные фестивали, высоко оценивают их работу...
— Правильно! Потому что это специальный поток кинематографа, рассчитанный на западные кинофестивали. Потому что западные интеллектуалы, которые сидят в залах фестивалей, хотят видеть Россию, равно как и все постсоветское пространство, так, как они себе представляют, — невежественной, грубой, агрессивной, дикой азиатской страной! Это они и видят, потому что в таких фильмах все герои — ...
В принципе, то, что мы называем отечественным артхаусом, — тоже путь в никуда, но в этом потоке нет-нет да встречаются и стоящие фильмы, имеющие в большей степени, нежели другие, отношение к искусству кинематографа.
— Какие бы вы отметили?
— Из последних российских — все фильмы Ларисы Садиловой, Оксаны Бычковой, Алексея Попогребского... Кстати, его фильм был достойно отмечен на нынешнем фестивале.
— С определенного периода вы стали обращаться в своем творчестве к образу женщины — “Благословите женщину”, “Артистка”, “Не хлебом единым”... Вот теперь “Пассажирка”. Вы разочаровались в мужском мире, Станислав Сергеевич?
— Нет, просто пора отдать долг женщинам. Они — существа высшего порядка. К светлым идеалам феминизма мои фильмы не имеют никакого отношения. Но я думаю, что, если бы мужчины прислушивались к женщинам, наш мир был бы более сбалансированным. Женщина — человек государственный. Мужчина думает о собственной карьере, о ближайших выборах, а женщина — о детях, о том, в какой стране им предстоит жить. То есть она думает о будущем. Потому женщина в гораздо большей степени политик от природы, чем мужчина.
— Хотелось бы поговорить о присутствии мата в “Пассажирке” — причем в присутствии женщины. Это своего рода полемический ход в отношении молодого российского кино?
— Нет, мы просто с этим матом замучались. Матросы ведь всю жизнь ругались, а поскольку у нас кино реалистическое, значит, они могли ругаться и здесь. Но как сделать мат, чтобы он был благозвучным да еще и старинным? Вот была задача. Мы пытались как-то поматериться благопристойно — так и получилось. Женщина-то — на корабле, и она может услышать. Исторически, конечно, матросы матерились не так, как в нашем фильме. Но где найти тот мат, который бы не резал по ушам и не уводил в совершенно иную “степь”? Вот и пришлось придумать свой литературный мат!
— В ваших картинах вам довелось работать с такими выдающимися мастерами, как Ульянов, Высоцкий, Евстигнеев... Сегодня есть такие?
— Есть. Например, я увидел Машкова на “Кинотавре” и сказал: “Володь, ты мне понравился во многих местах в “Ликвидации” даже больше, чем Высоцкий”. Герои-то одинаковые, но где-то меня Машков просто поразил. Машков сказал, что это для него самый высокий комплимент.
— В одном из своих интервью вы сказали, что на том свете вам не предъявят особых претензий. Вы столь безгрешны, Станислав Сергеевич?
— Место мое в аду. Но человек и интересен своими недостатками. Пью много — цистерну уже выпил, но все равно продолжаю, курю неумеренно — грехов у меня много...
— История не терпит сослагательного наклонения, но тем не менее если бы представилась возможность начать жить сначала...
— Я не из тех, кто говорит, что прожил бы жизнь точно так же и что мне не больно за бесцельно прожитые минуты — отнюдь! Я многое бы поменял в своей жизни, хотя, конечно, профессию выбрал бы ту же. В то же время где гарантия, что я не напортачил бы чего похуже? Вот если бы у меня был опыт прожитой жизни, то тогда — да. А так...
Я всю жизнь прожил в бараках. Университет уже заканчивал, а все еще спал под столом. Сестра — на столе, тоже студентка университета. Комнатушка малюсенькая в бараке, где не на “тридцать восемь комнаток всего одна уборная”, а на восемь бараков.
Вот если бы вновь вернуть детство — не то нищее, — то я бы выучился музыке, живописи и иностранным языкам. Незнание языков всегда считал серьезным пробелом в своем образовании...
— А чем вы занимаетесь в свободное время?
— Рисую. Маслом, живопись. Работы дарю, у меня были и выставки — последние две в Академии художеств. Или играю в шахматы. Или в бильярд...
Комментариев нет:
Отправить комментарий