В
«Доме Москвы» состоялась ереванская премьера фильма «72 ча- са», автором сценария
которого является наша соотечественница и сего- дняшний гость — писа- тель,
драматург Ануш ВАРДАНЯН.
— Расскажите, по- жалуйста, о фильме. Как родилась
идея его созда- ния и почему премьерный показ фильма о ВОВ сос- тоялся именно в
Ереване?
— Начну с конца. Я сейчас проживаю
в России, но армянские корни перма- нентно не дают покоя, и я часто приезжаю в
город, где проучилась в школе им. Камо, получила прекрасное образование, в
страну, с которой у меня очень много общего. Да, часть меня, и важная часть,
русская, поскольку я пишу на этом языке, живу в этой стране, но другая часть —
армянская! — всегда здесь. И я часто приезжаю «к себе в гости»…
Вот и на этот раз я приехала, и
родилось желание показать фильм… дома. Я горжусь этой работой. Это история
подполья, организованного в оккупированном немцами городе, причем группа
возникла намного раньше небезызвестной «Молодой гвардии». И если в романе
Фадеева не всё соответствует истине, то история нашего фильма абсолютно
действительна. Не секрет, что Арм. ССР, будучи наименьшей республикой
территориально, дала в ВОВ наибольшее количество героев, и этот фильм просто
необходимо было показать именно здесь!
Но что меня поразило при знакомстве
с документами в ходе создания сценария, это то, что в первый же день оккупации
из маленького городка Людиново сотни людей перешли на сторону немцев. Это ж как
лютовало НКВД, что столько людей добровольно решили противостоять
большевистскому строю? Вот и главный палач Пронин мстит за репрессированного
отца-священнослужителя. Его блистательно сыграли два актера: в молодости и в
возрасте. Причем молодой актер Дмитрий Лабуш сыграл так, что невольно вызывал
симпатию зрителя — даже пришлось его немного «притушить» на монтаже. Кстати,
это дебютная продюсерская работа в кино популярного певца, композитора и просто
замечательного человека Николая Расторгуева.
— Вы автор романа «Мой папа
сапожник и Дон Корлеоне» об армянской семье. Расскажите, пожалуйста, об этом…
— Когда-то мне в Армении
рассказывали о сапожнике, внезапно полюбившем Дона Корлеоне из романа Марио
Пьюзо «Крестный отец» — единственной прочтенной им книги. Он впечатлился Доном,
и это перевернуло его жизнь. Этот образ запал мне в душу. Ничего другого я об
условном прототипе не знала, да и ни к чему. Но буквально все знала о своих
вымышленных героях, будто их вместе с женами, детьми и домашними животными
поместили мне в голову. Но текст написан от лица юноши, сына сапожника, у
которого нет имени. Его «я» тонет в рассказе об отце, которого зовут Хачик.
Даже выбор имени апеллирует к расхожему и устойчивому стереотипу — кавказец,
значит «хачик». А меж тем «хач» по-армянски, как вы знаете, крест, а Хачатур —
несущий крест, креститель. Он сапожник — самая расхожая профессия для армянина
в глазах русских соседей. Вот хотелось как-то «поплясать» вокруг всех этих
штампов. В некотором смысле рассказчик просто «сын своего отца», как, собственно,
каждый сын, который может и не знать, кем был его папаша…
— Насколько автобиографичен
текст, даже с учетом того, что повествование идет от лица юноши?
— Сложно ответить. Есть немало
общего в деталях, в чертах и подсмотренных характерах людей, нюансах их
поведения, которых я действительно встречала. Но есть и разница: я —
единственная дочь дважды разведенных родителей, а мои герои — крепкая,
сплоченная семья. Мой отец — архитектор, мама — бухгалтер. Они стопроцентные
горожане. Отец и мать в романе — деревенские жители, ставшие горожанами по
прихоти случая. Но «Сапожок» реален. Как реальна деревня, которую я описываю,
Тавуш — родина моей любимой бабушки. Как реальны отношения бабки и деда, это
тоже они — мои любимые дед и бабка… Этот роман о длинной дороге «от одного
солнца к другому»: от армянского через русское — к калифорнийскому. Я написала
его, только потому что хотела понять, кто я. Иногда в разговоре с сыном говорю,
«а вот у нас…», на что сын отвечает: «Вот сейчас ты о ком — определись»,
прекрасно понимая, что означает это «у нас». Для полукровки, стоящей одной
ногой тут, а другой там — это сложно. Ты чужой везде — по ментальности, по
характеру. Там я слишком консервативная, здесь — эксцентричная. Мне 49 лет, и
надо принять данность и сказать себе: это так, и ничего не изменится. Надо
научиться жить с этим и там, и тут. Спасибо сапожнику-мечтателю — помог
разобраться и понять всё.
…Армения всегда спасала меня,
причем с раннего детства. Я, маленькая, заболела, была, можно сказать, на краю,
и бабушка попросила отца привезти меня к ней в Армению. Папа рассказывает, что
когда он со мной, с сорокоградусной температурой, на руках спускался по трапу,
я открыла глаза и впервые за столько дней болезни улыбнулась… Помню, позже,
после страшного спитакского землетрясения, мы с мужем решили усыновить ребенка
из пострадавших. Но не удалось: мы узнали, что никто из детей не остался
сиротой. А сейчас… люди, и не только в России, вынуждены оставлять своих детей
в детских домах, поскольку просто не могут прокормить их. Это страшно.
— Не думали о создания
сценария на армянскую тему?
— Конечно, думала. Но все это
упирается в средства на съемку фильма или постановку спектакля. Конечно, дорогу
осилит идущий, но нужна поддержка. Хотя… один сюжет запал в душу — о последних
армянских пахлеванах. Я увидела его по ТВ, а потом познакомилась с
«персонажами»: стариком-пахлеваном и 7-летним мальчиком, которого тот взял из
приюта, чтобы он продолжил династию армянских канатоходцев. Один только монолог
этого старика тянет на большой фильм — какие вещи он рассказывал! К примеру,
после выступления где-то в России заказчик, хозяин дома, у которого не было
детей, предложил старику продать мальчонку. «Сколько веса в ребенке — столько
золота тебе отдам за него!» — уверял он. Старик рассказывает, с какими трудностями
им удалось бежать из этого страшного дома… И таких историй очень много, уйма
сюжетов — можно сказать, на каждом шагу: надо просто не полениться и дать им
жизнь. И это в первую очередь обязанность государства — помогать творцам
создавать фильмы, спектакли, а потом «экспортировать» эту культуру в мир. Мы
обязаны напомнить миру, кто мы есть на самом деле!
— Вы часто посещаете
Армению — какие особенно явные изменения вы бы отметили?
— Ну то, что Армения моего детства
— это некая Атлантида, потерянный рай, и не только для меня, но и для
большинства представителей моего поколения, однозначно. Какой-то период меня не
было здесь, потом умер отец, я привезла его прах, чтобы похоронить на родине, и
первая утренняя картинка, которую я увидела, повергла меня в ужас — в моем
Ереване дедушка копается в мусорном баке. Даже не ужас, скорее крайняя степень
удивления, потому что такое и представить нельзя было… Очень изменилась роль
женщины — если раньше это была хранительница очага, то сейчас, в большей
степени, и содержательница. Мужчины растерялись: часть погибла на войне, другие
уехали на заработки, третьи прочно приклеились к дивану… Женщины переучились,
обрели новые профессии, стали во главах домов. Хотя я могу ошибаться, это мои
личные ощущения, основанные на увиденном.
Но одно явно — падение, я бы
сказала, стагнация в области искусства. Тотальное копирование штампов —
сарьяновских цветов, этого несчастного граната, который, кажется, везде.
Оставьте вы уже в покое этот гранат — что, у такой креативной и одухотворенной
нации, как мы, других идей нет? Забудьте вы хоть временно эти заезженные
символы, посмотрите наконец на мир своими глазами!
…И в то же самое время я узнала
здесь о прекрасных новых именах — конечно, Камо Нигоян далеко не молодым ушел в
мир лучший, но его изумительные работы только сейчас становятся доступны
широкой аудитории… Признаться, я настроена оптимистически. Армяне здесь
зачастую не замечают позитивных изменений, а надо ориентироваться на них.
Сегодня Ереван один из самых уютных, теплых, гостеприимных и безопасных городов
мира — люди приезжают сюда, чтобы хоть временно спастись от агрессивного мира.
Это город, который принимает всех и сразу. Добрый, милый, родной…
— Что для вас сегодняшнее
лицо Еревана?
— Возможно, вас удивит мой ответ —
библиотека Мирзояна, которая находится в старинном армянском дворике. Тут
чувствуется дух не просто сегодняшнего, но настоящего Еревана. Дом старинный,
но в то же время внутри стоит современная техника, интернет, очень часто
обновляются экспозиции, проводятся презентации и встречи с авторами — для меня
это живая, пульсирующая артерия подлинного современного искусства Армении. Вы
бы видели, какие молодые люди туда приходят, какие обсуждения — причем ведутся
они на трех языках, которыми свободно владеют присутствующие. Образованная,
прекрасная молодежь!
Я верю в будущее Армении. Да, в
советское время было много хорошего, но было и плохое — люди не знали своей
истории, своего языка. Мне рассказали, что в то время в Раздане КГБ «пасло»
подпольную организацию, которая занималась тем, что собирала детишек, им
рассказывали историю своей страны, дети читали своих поэтов, изучали свой язык.
Представьте, подпольная организация! Сегодня, к счастью, эти бастионы рухнули.
Конечно, кое-где понятие «свобода» заменено «вседозволенностью», но надо
понимать, что это процесс взросления государства, и подобные сложности еще
долго будут нас сопровождать — надо жить положительными достижениями,
позитивом, побеждать трудности и препоны.
…Да, конечно, для меня многое в
новинку — и в хорошем смысле, и наоборот. Но это мои стереотипы, я, возможно,
привыкла к той Армении, к тому Еревану, но искренне радуюсь сегодняшней. А это
и правильно, ведь страна — это живой организм, она должна развиваться,
меняться. И, слава Богу, что она сегодня такая — шагающая вперед!
Комментариев нет:
Отправить комментарий