«Армения красива, уникальна, но особенно меня потряс Нораванк…»

Несколько десятков выпусков передачи российской «Хочу знать» было посвящено Армении, армянской истории и армянским традициям. Автором более тридцати из них является популярный телеведущий, журналист и писатель Борис Бурда, остальные снял лично автор программы, известный российский теле-ведущий, теле- и кинопродюсер — наш сегодняшний гость — Михаил ШИРВИНДТ.

— С вашей легкой руки возрос интерес к Армении, к примеру, практически все туристы мечтают посетить Татевский монастырь, столь красиво и профес- сионально представленный в одном из ваших выпусков. А каковы были лично ваши ощущения от посещения Армении?

— Ну, начнем с того, что мы с Бурдой в разное время были в Армении, и его вклад в освещение Армении не менее серьезен. О его ощущениях сказать не могу, а мои — самые прекрасные! Я не был в Армении страшно сказать сколько лет, но сейчас она произвела на меня потрясающее впечатление, изменилась. Ереван стал очень уютным, комфортным городом.

Проводить аналогии между той Арменией и нынешней довольно сложно: все, что я видел, очень нравилось, радовало. Мы ездили, снимали самые интересные привлекательные туристические места, и все было красиво, уютно, вкусно и дружелюбно. Это главный знак, главное впечатление, которое осталось. А огрехов я не искал, потому и не увидел.

— А есть место, которое особо запало в душу?

— Все достопримечательности интересны, уникальны. Но меня потряс красавец Нораванк на вершине горы. Потряс своей мощью, статностью и в то же время нетрадиционностью, некой даже наивностью изображения святых. Также памятна история о том, как в церковь пришла как-то девушка в неподобающем виде - шортах и футболке, и священник сделал ей замечание, но та, пропустив слова мимо ушей, уверенно зашла в притвор церкви, и буквально через минуту в ужасе выбежала оттуда. Оказывается, подняв глаза к потолку, она ясно увидела на потолке проступившие черты лика Христова. Мы тоже видели этот лик, и это изображение нашло место в одном из наших выпусков.

— Как вы воспринимаете присутствие армян в российском телепространстве? С кем сотрудничаете?

— Начнем с того, что во мне идеально замешано две национальности: стопроцентно русская и стопроцентно еврейская. Это дает мне возможность с иронией относиться и к тем, и к другим. Последние гонения Сталина были на безродных космополитов. Вот я безродный космополит, и для меня не существует разделения на национальности, а есть разделения на людей. Мне совершенно не важно, какой нацпринадлежности человек — никогда национальность не определяет его отрицательных или положительных генов, предрасположенностей. Я знаю армян, которые активно участвуют в пропагандистском мире, выступают по СМИ, словом, делают то, что мне неприятно. Но есть и те, которые выступают против них. Так что был бы человек хороший, и совсем не важно, какой он национальности.

…У меня есть друзья как армяне, так и азербайджанцы, — причем и в их странах, и в России. Это нормальные, цивилизованные люди. А нормальность подразумевает здравый смысл, ум, нестадность. А люди, подверженные стадным инстинктам, мне неинтересны… Мы живем в страшное время: народы сбиваются лбами, людей настраивают друг против друга — украинцы, турки, египтяне, — и народ, привыкший за столько лет к тоталитарному режиму, пардон, как баран начинает не любить какую-то нацию. Среди моих друзей таких людей нет. Поэтому если мы говорим о цивилизованности, что подразумевает наличие не только спинного, но и головного мозга, — то среди этих людей нет и не может быть национальной розни, к какой бы нации они ни относились.

…Мы часто ходим с друзьями в один ресторан на Никитской, чтобы слушать дудук. И там уже знают, что с нашим приходом вся это попсово-ресторанная чушь должна замолкнуть, и должен звучать наш любимый дудук. Чарующая музыка…

— Сегодня много говорят о важности «интеграции культур», создаются совместные организации, фонды… Как вы к этому относитесь?

— Никак. Потому что опять же это все, на мой взгляд, искусственно, запротоколировано и не имеет никакого отношения к реальности. Есть объективное проникновение культур, которое преодолеет все стены и… любые, еще лучше, не стены. Я часто летаю, и когда стюардесса в самолете сообщает, что этот год, к примеру, объявлен годом литературы в России, хочется просто заткнуть уши, чтобы не слышать этой ахинеи! Кем объявлен? На каком основании? Чушь. Почему во всем мире такого не существует? Да потому что если какой-то объект культуры хорош, он моментально становится мировым достоянием. А у нас — что в советское время, что сейчас — эти объекты навязывают. И получается унылая картина…

— Какие у вас творческие планы и когда ожидается следующее посещение Армении?

— На предмет телевидения никаких планов нет: мне настолько омерзительно, что там сегодня происходит, что в ближайшее время я там не окажусь ни в каком качестве, хоть мне и активно предлагают. Что касается приезда в Армению, просто как человек всегда буду рад снова посетить эту прекрасную страну. Я недавно открыл кафе, правда, с еврейским уклоном, так что, почему бы не поехать, как говорится, по обмену опытом: мне очень нравится ваша кухня, у вас все очень вкусно. Так что весьма вероятно, приеду…

— Ну и напоследок ваше новогоднее пожелание…

— Сейчас одно пожелание — чтобы все успокоились, и покой, наконец, пришел в дома, в сердца наши — нормальных, хороших людей, не подверженных всему этому кошмару.

Рубен Пашинян, "Новое время"

«Оставьте уже в покое этот гранат — посмотрите на мир своими глазами!..»

В «Доме Москвы» состоялась ереванская премьера фильма «72 ча- са», автором сценария которого является наша соотечественница и сего- дняшний гость — писа- тель, драматург Ануш ВАРДАНЯН.

— Расскажите, по- жалуйста, о фильме. Как родилась идея его созда- ния и почему премьерный показ фильма о ВОВ сос- тоялся именно в Ереване?

— Начну с конца. Я сейчас проживаю в России, но армянские корни перма- нентно не дают покоя, и я часто приезжаю в город, где проучилась в школе им. Камо, получила прекрасное образование, в страну, с которой у меня очень много общего. Да, часть меня, и важная часть, русская, поскольку я пишу на этом языке, живу в этой стране, но другая часть — армянская! — всегда здесь. И я часто приезжаю «к себе в гости»…

Вот и на этот раз я приехала, и родилось желание показать фильм… дома. Я горжусь этой работой. Это история подполья, организованного в оккупированном немцами городе, причем группа возникла намного раньше небезызвестной «Молодой гвардии». И если в романе Фадеева не всё соответствует истине, то история нашего фильма абсолютно действительна. Не секрет, что Арм. ССР, будучи наименьшей республикой территориально, дала в ВОВ наибольшее количество героев, и этот фильм просто необходимо было показать именно здесь!

Но что меня поразило при знакомстве с документами в ходе создания сценария, это то, что в первый же день оккупации из маленького городка Людиново сотни людей перешли на сторону немцев. Это ж как лютовало НКВД, что столько людей добровольно решили противостоять большевистскому строю? Вот и главный палач Пронин мстит за репрессированного отца-священнослужителя. Его блистательно сыграли два актера: в молодости и в возрасте. Причем молодой актер Дмитрий Лабуш сыграл так, что невольно вызывал симпатию зрителя — даже пришлось его немного «притушить» на монтаже. Кстати, это дебютная продюсерская работа в кино популярного певца, композитора и просто замечательного человека Николая Расторгуева.

— Вы автор романа «Мой папа сапожник и Дон Корлеоне» об армянской семье. Расскажите, пожалуйста, об этом…

— Когда-то мне в Армении рассказывали о сапожнике, внезапно полюбившем Дона Корлеоне из романа Марио Пьюзо «Крестный отец» — единственной прочтенной им книги. Он впечатлился Доном, и это перевернуло его жизнь. Этот образ запал мне в душу. Ничего другого я об условном прототипе не знала, да и ни к чему. Но буквально все знала о своих вымышленных героях, будто их вместе с женами, детьми и домашними животными поместили мне в голову. Но текст написан от лица юноши, сына сапожника, у которого нет имени. Его «я» тонет в рассказе об отце, которого зовут Хачик. Даже выбор имени апеллирует к расхожему и устойчивому стереотипу — кавказец, значит «хачик». А меж тем «хач» по-армянски, как вы знаете, крест, а Хачатур — несущий крест, креститель. Он сапожник — самая расхожая профессия для армянина в глазах русских соседей. Вот хотелось как-то «поплясать» вокруг всех этих штампов. В некотором смысле рассказчик просто «сын своего отца», как, собственно, каждый сын, который может и не знать, кем был его папаша…

— Насколько автобиографичен текст, даже с учетом того, что повествование идет от лица юноши?

— Сложно ответить. Есть немало общего в деталях, в чертах и подсмотренных характерах людей, нюансах их поведения, которых я действительно встречала. Но есть и разница: я — единственная дочь дважды разведенных родителей, а мои герои — крепкая, сплоченная семья. Мой отец — архитектор, мама — бухгалтер. Они стопроцентные горожане. Отец и мать в романе — деревенские жители, ставшие горожанами по прихоти случая. Но «Сапожок» реален. Как реальна деревня, которую я описываю, Тавуш — родина моей любимой бабушки. Как реальны отношения бабки и деда, это тоже они — мои любимые дед и бабка… Этот роман о длинной дороге «от одного солнца к другому»: от армянского через русское — к калифорнийскому. Я написала его, только потому что хотела понять, кто я. Иногда в разговоре с сыном говорю, «а вот у нас…», на что сын отвечает: «Вот сейчас ты о ком — определись», прекрасно понимая, что означает это «у нас». Для полукровки, стоящей одной ногой тут, а другой там — это сложно. Ты чужой везде — по ментальности, по характеру. Там я слишком консервативная, здесь — эксцентричная. Мне 49 лет, и надо принять данность и сказать себе: это так, и ничего не изменится. Надо научиться жить с этим и там, и тут. Спасибо сапожнику-мечтателю — помог разобраться и понять всё.

…Армения всегда спасала меня, причем с раннего детства. Я, маленькая, заболела, была, можно сказать, на краю, и бабушка попросила отца привезти меня к ней в Армению. Папа рассказывает, что когда он со мной, с сорокоградусной температурой, на руках спускался по трапу, я открыла глаза и впервые за столько дней болезни улыбнулась… Помню, позже, после страшного спитакского землетрясения, мы с мужем решили усыновить ребенка из пострадавших. Но не удалось: мы узнали, что никто из детей не остался сиротой. А сейчас… люди, и не только в России, вынуждены оставлять своих детей в детских домах, поскольку просто не могут прокормить их. Это страшно.

— Не думали о создания сценария на армянскую тему?

— Конечно, думала. Но все это упирается в средства на съемку фильма или постановку спектакля. Конечно, дорогу осилит идущий, но нужна поддержка. Хотя… один сюжет запал в душу — о последних армянских пахлеванах. Я увидела его по ТВ, а потом познакомилась с «персонажами»: стариком-пахлеваном и 7-летним мальчиком, которого тот взял из приюта, чтобы он продолжил династию армянских канатоходцев. Один только монолог этого старика тянет на большой фильм — какие вещи он рассказывал! К примеру, после выступления где-то в России заказчик, хозяин дома, у которого не было детей, предложил старику продать мальчонку. «Сколько веса в ребенке — столько золота тебе отдам за него!» — уверял он. Старик рассказывает, с какими трудностями им удалось бежать из этого страшного дома… И таких историй очень много, уйма сюжетов — можно сказать, на каждом шагу: надо просто не полениться и дать им жизнь. И это в первую очередь обязанность государства — помогать творцам создавать фильмы, спектакли, а потом «экспортировать» эту культуру в мир. Мы обязаны напомнить миру, кто мы есть на самом деле!

— Вы часто посещаете Армению — какие особенно явные изменения вы бы отметили?

— Ну то, что Армения моего детства — это некая Атлантида, потерянный рай, и не только для меня, но и для большинства представителей моего поколения, однозначно. Какой-то период меня не было здесь, потом умер отец, я привезла его прах, чтобы похоронить на родине, и первая утренняя картинка, которую я увидела, повергла меня в ужас — в моем Ереване дедушка копается в мусорном баке. Даже не ужас, скорее крайняя степень удивления, потому что такое и представить нельзя было… Очень изменилась роль женщины — если раньше это была хранительница очага, то сейчас, в большей степени, и содержательница. Мужчины растерялись: часть погибла на войне, другие уехали на заработки, третьи прочно приклеились к дивану… Женщины переучились, обрели новые профессии, стали во главах домов. Хотя я могу ошибаться, это мои личные ощущения, основанные на увиденном.

Но одно явно — падение, я бы сказала, стагнация в области искусства. Тотальное копирование штампов — сарьяновских цветов, этого несчастного граната, который, кажется, везде. Оставьте вы уже в покое этот гранат — что, у такой креативной и одухотворенной нации, как мы, других идей нет? Забудьте вы хоть временно эти заезженные символы, посмотрите наконец на мир своими глазами!

…И в то же самое время я узнала здесь о прекрасных новых именах — конечно, Камо Нигоян далеко не молодым ушел в мир лучший, но его изумительные работы только сейчас становятся доступны широкой аудитории… Признаться, я настроена оптимистически. Армяне здесь зачастую не замечают позитивных изменений, а надо ориентироваться на них. Сегодня Ереван один из самых уютных, теплых, гостеприимных и безопасных городов мира — люди приезжают сюда, чтобы хоть временно спастись от агрессивного мира. Это город, который принимает всех и сразу. Добрый, милый, родной…

— Что для вас сегодняшнее лицо Еревана?

— Возможно, вас удивит мой ответ — библиотека Мирзояна, которая находится в старинном армянском дворике. Тут чувствуется дух не просто сегодняшнего, но настоящего Еревана. Дом старинный, но в то же время внутри стоит современная техника, интернет, очень часто обновляются экспозиции, проводятся презентации и встречи с авторами — для меня это живая, пульсирующая артерия подлинного современного искусства Армении. Вы бы видели, какие молодые люди туда приходят, какие обсуждения — причем ведутся они на трех языках, которыми свободно владеют присутствующие. Образованная, прекрасная молодежь!

Я верю в будущее Армении. Да, в советское время было много хорошего, но было и плохое — люди не знали своей истории, своего языка. Мне рассказали, что в то время в Раздане КГБ «пасло» подпольную организацию, которая занималась тем, что собирала детишек, им рассказывали историю своей страны, дети читали своих поэтов, изучали свой язык. Представьте, подпольная организация! Сегодня, к счастью, эти бастионы рухнули. Конечно, кое-где понятие «свобода» заменено «вседозволенностью», но надо понимать, что это процесс взросления государства, и подобные сложности еще долго будут нас сопровождать — надо жить положительными достижениями, позитивом, побеждать трудности и препоны.

…Да, конечно, для меня многое в новинку — и в хорошем смысле, и наоборот. Но это мои стереотипы, я, возможно, привыкла к той Армении, к тому Еревану, но искренне радуюсь сегодняшней. А это и правильно, ведь страна — это живой организм, она должна развиваться, меняться. И, слава Богу, что она сегодня такая — шагающая вперед!

Рубен Пашинян, «Новое время»

«Дживан Гаспарян прорубил дудуком окно в Европу»

Ереван украсился еще одной оригинальной скульптурной компози-цией. «Запоздалая фотография» — новая работа скульптора, заслужен-ного художника РА Давида Минасяна и архитектора, заслуженного деятеля культуры РА Левона Игитяна посвя-щена трем поколениям мастеров дуду- ка: Левону Мадояну, Ваче Овсепяну и Дживану Гаспаряну. 
       Об идее создания, о ереванских памятниках, о перманентно обновля- ющемся «лице столицы» и не только беседуем с создателем нового памят-ника Давидом МИНАСЯНОМ.

— Не как автору, а как ереванцу — чем интересна, дорога вам эта работа?

— Во-первых, думаю, что она нужна, и не только городу, а стране, тем более в эпоху тотальной интернационализации, глобализации, космополитизма и присваивании нашими «милыми» соседями исконно армянских традиций, кухни, музыкальных инструментов и т.д. И горожане, и гости столицы, видя трех дудукистов, должны понимать, что это три монументальных пласта армянской культуры. Во-вторых, эта культура, наследником которой является наша молодежь — она должны знать свою историю, ориентироваться на идеалы. В-третьих, это жанровая городская композиция, в которой слилось несколько ереванских символов: это и ереванская арка, и балкон, и фонарь ереванского дворика… «Запоздалая фотография» представляет трех известных мастеров: поодаль стоит старейший дудукист Левон Мадоян, чуть ближе сидит более молодой Ваче Овсепян и ближе всех к нам Дживан Гаспарян, единственный из трех ныне здравствующий музыкант, дай ему Бог долгих лет жизни и крепкого здоровья. Изначально, когда задумывалась композиция, что-то меня останавливало, даже отталкивало, пока не был найден формат фотографии и все персонажи переместились в фоторамку, точнее — ее фрагмент. Именно поэтому для меня это не памятник, а скульптурная композиция. Я очень рад и горд, что создавал ее вместе с замечательным архитектором Левоном Игитяном — работа с ним большая честь для любого скульптора.

— Ваши работы популярны как в реальном пространстве, так и в виртуальном — и ереванцы, и гости очень любят фотографироваться с ними. Это и «Мужчины», и «Дворник», и уже «Дудукисты»…

— Это очень важный аспект: камерные скульптуры начинают «оживать», когда возникает контакт между ними и зрителями, когда персонажи становятся узнаваемыми. Мы специально оставили и пространство между мастерами, и даже провели дорожку за композицией, чтобы можно было, не заходя в газон, встать за композицией и сфотографироваться. Герои должны продолжать жить, тем более в век бума социальных сетей, мешать такой пропаганде нашей культуры просто глупо.

В композиции есть немало символов, попытавшись понять которые наша молодежь узнает много интересного, нового. Вот, к примеру, почему Дживан изображен наполовину в фотографии, наполовину вне оной. Тут два объяснения, потому что он единственный из трех, кто ныне жив, а также то, что он и наш музыкант, и мирового значения. Ведь он, можно сказать, прорубил своим дудуком окно в Европу, в мир, сделав армянский дудук всемирно известным, востребованным. Далее, Левон Мадоян — человек, разбивший стереотип о дудуке как «похоронно-застольном» инструменте и выведший его на большую сцену. И, наконец, Ваче Овсепян, поднявший дудук до классических высот, приблизивший к оркестровому звучанию. Каждый из них изображен в одежде, характеризующей конкретную эпоху. Тут ведь было важно поймать настроение и приблизить эту тему к современному зрителю. Надеюсь, удалось… Меня часто спрашивают, а почему дудукисты не играют. Отвечаю: когда дудукисты играют, их надо слушать, а не ваять, ибо в это время они сами ваяют — доброту и чистоту в наших душах.

— Сегодня много говорят о ереванской культуре, ереванской интеллигенции…
      — Вот в том-то и беда, что только говорят. Да, есть один факт, надеюсь, временно устрашающий... Я о том, что когда-то и культуру кофе, и летних кафе и много другое в Ереван привезли армяне из других городов, ныне же культура города обновляется довольно обширным потоком, приездом провинциалов. Это, думаю, вопрос времени, ведь второе-третье поколения сельчанина, обосновавшего в столице, уже будет считать себя городским. Но важно, что мы даем провинциалу, как воспитываем? В советское время в Ереван не приезжали из деревни? Как же он стал миллионником? Дело в другом, раньше была идеология, была культурная направленность, установленная свыше, и человек воспитывался в конкретной приоритетной культурно-нравственной системе. Сегодня же это процесс более хаотический, стихийный, оттого и провинциал ваяет все, начиная от входа в свой дом или "обэкт", заканчивая своей семьей и родиной, по своему усмотрению, то есть в лучших традициях провинциального шика. Все это учитывалось в советское время. Иначе Ереван превратился бы во второй Алеппо. Но город поднялся с колен после геноцидов и разрушительных войн, из пыльного разбитого города превратился в один из самых популярных городов Советского Союза. Основные культурные центры: Москва, Ленинград, Киев, Тбилиси, Ереван — это вам и уровень образованности народа, и красота города, так же проходила и «гастрольная линия» всех выступающих в Советском Союзе. А сегодня помимо отсутствия культурной идеологии есть и проблемы бытового плана — люди обеспокоены завтрашним днем, пытаются свести концы с концами. Я уверен, что положение рано или поздно выправится и все встанет на свои места, так как мы талантливый, креативный народ. Но все изменится лишь с улучшением уровня жизни в стране и появлением четко выверенной идеологии. Я верю в лучшее!

— «Город -- это не только улицы и памятники, но в первую очередь горожане», — сказал как-то Марк Сагателян. Увы, последних становится меньше, а скульптур — больше. Причем даже живым людям, героям нашего времени…

— Увы, это есть, но надеюсь, баланс восстановится. Что же до памятников живым людям — не вижу ничего плохого в этом. Почему этот вопрос не возник на открытии «Мужчин», ведь один из героев ныне жив? Потому что этот фильм любят все, а дудук лишь некоторые? Это символы, это идеалы, которые работают, на которые должно равняться. Была б моя воля, я бы поставил в Ереване памятник Шаваршу Карапетяну — вот вам настоящий герой, достойный всенародного уважения. Если же говорить об ушедших, так почему нет памятника Гоар Гаспарян, Монте Мелконяну, Фрунзе Довлатяну, Хорену Абрамяну, Ерванду Кочару, Генриху Игитяну?.. Не надо, чтобы памятники были фигуративными, тут важна идея: Абрамян может «прогуливаться» по сундукяновскому парку, Гоар Гаспарян — в оперном сквере. Тут главное приблизить эти идеалы, этих героев к тем, кто сегодня так в этом нуждается, к ереванцам. Взять тех же «глиняных человечков» — замечательный пример, как можно испортить хорошую идею. Оставим в сторону ошибки в выборе материала и т.д., можно было и не делать скульптур, тут ведь важна пропаганда. К примеру, вместо скульптуры Исаакяна можно было положить на скамейку тросточку и шляпу и назвать это скамейкой Исаакяна. И не надо придумывать велосипед — все очень просто, главное донести информацию. Надо «создавать» жителей нашего города — не просто памятники, а именно жителей. Они все еще с нами, даже если находятся в мире лучшем. Но они рядом, мы ощущаем их присутствие, и если мы не передадим эти идеалы грядущему поколению, то действительно, город духовно опустеет и в нем останутся лишь каменные изваяния. Уверен, этого не произойдет, с радостью повторюсь — я верю в лучшее!

— Сегодня обсуждается возможный перенос памятника Давиду Сасунскому на площадь Республики: мол, он там и планировался, но место было занято, а теперь вакантно...

— Друзья мои, ничего никуда переносить не надо — Давид стоит на своем месте, уникально и гармонично вписываясь, точнее — создавая весь архитектурный ансамбль. Хотите, чтобы больше людей видело эту красоту — восстановите нормальное железнодорожное сообщение, отремонтируйте вокзал, здания, придайте нормальный облик территории, пускай это место станет вновь таким же популярным, как и прежде. Не памятники надо переносить к людям, а людей направлять к ним!

Что касается площади, то мне кажется, вопрос решится со временем. Ныне предлагается много версий, кому и чему ставить памятник на площади. Это и Тигран Великий, и Аргишти, и древо, и хачкар… Но ответ будет найден посредством профессионального конкурса, ведь можно что угодно предлагать, надо найти оптимальный, наиболее выигрышный вариант. Это же не просто центр Еревана, это центр всей Армении, и символ должен отражать историю страны, ее мощь, величие. На мой взгляд, на данный момент наиболее близка к этому идея с Тиграном Великим… А может быть, это будет памятник нашей независимости, памятник истории. Надо серьезно обдумать, рассмотреть все версии — уверен, будет найдена лучшая. И исходить изначально надо от обратного — что сделать, чтобы не испортить, не изуродовать площадь Республики новым памятником.

— Заканчивая беседу, хотелось бы узнать, над чем сейчас работаете и чем собираетесь порадовать город в ближайшем будущем?

— Не люблю рассказывать заранее, скажу лишь, что на данный момент делаю спектакль «Пэпо» в театре им.Сундукяна, а также работаю над эскизами пяти памятников — это и дерево Роберта Саакянца, и памятник Генриху Игитяну… Словом, как и сказал, «создаю» ереванцам ереванцев…

             Рубен Пашинян, "Новое время"

«Дедушка Мороз, подари мне маму…»

«Труднее спектакля, чем выступление в качестве Деда Мороза перед ленинаканскими детишками на двадцатый день после землетрясения, у меня никогда не было. И не дай Бог… Камерный театр решил подарить пострадавшим детям новогодний спектакль, подарки, дабы как-то отвлечь от произошедшего — ведь дети остаются детьми, им необходим был этот Новый год.

Но в горсовете Ленинакана от нас отмахнулись, мол, не до этого сейчас. Что делать? Мы остановились на первой же улочке, где каким-то чудом уцелела елочка, украсили ее несколькими игрушками, и решили сыграть спектакль, точнее — моноспек- такль Деда Мороза, ребята не могли выйти из автобуса, всех трясло от увиденного. После первой же фразы ребенка, получившего подарок, о том, а не прочесть ли ему стишок, я понял, что мы не ошиблись, детям действительно нужен был праздник! Мы стали водить хоровод, и вскоре уже получившие подарки дети стали обращаться с просьбами к Дедушке — кто-то просил вернуть маму, кто-то папу, кто-то братика… Не знаю, как я это выдержал. Пару раз забегал в автобус, где сидела труппа театра, утыкался в плечо Ара Ернджакяна, плакал и снова возвращался к детям. Это было страшно, очень страшно… Сегодня я счастлив, горд и признателен организаторам за участие в фильме об этом времени. И это фильм не о том, как страшна смерть, а о том, как прекрасна жизнь!»

Наш собеседник — популярный актер, народный артист Армении Грант ТОХАТЯН.

— Как прошло «возвращение» в ту реальность и какова была реакция самих ленинаканцев, ведь сначала фильм снимался в Москве, а потом непосредственно в Гюмри?

— Конечно, было немного не по себе, что волей-неволей напоминаешь людям о той потере. В массовых сценах снимались сами ленинаканцы и надо отметить, что это, пожалуй, единственный случай, когда у всех были настоящие слезы. Эта боль останется со всеми нами навечно, но и нет на свете страны, которая избежала подобных трагедий. Думаю, не ошибусь, если скажу, что цель фильма более чем гуманна — рука помощи, протянутая тогда всем миром, помогла спасти тысячи жизней. И все народы, все люди это знают — как важно, чтобы была оказана помощь, когда ты попал в беду.

— Если не ошибаюсь, вы также тогда участвовали в спасательных работах?

— Да, 8 декабря мы, группой ребят, поехали в Ленинакан. Хотели принять участие в спасении наших соотечественников, но мы не были профессионалами, и наши возможности, умения были сведены к минимуму. И лишь когда прибыли группы профи-спасателей, удалось что-то сделать. Кстати, именно там и тогда я понял, что каждый должен заниматься своим делом: кто-то спасать, кто-то принимать решения, а кто-то ставить спектакли. Уверен, большинство наших бед сегодня именно оттого, что люди занимаются не своим делом: не должен каменотес принимать законы, а профессор вынужденно торговать на рынке. Нельзя требовать от деятеля искусства принятия каких-то судьбоносных решений на предмет культурной идеологии и т.п., он не специалист в этом деле. Я актер и могу принимать решения только на сцене, как мне представить персонаж. Это мое дело, этим я и занимаюсь. И Сарик Андреасян занимается своим делом! И вся труппа — участники проекта «Землетрясение» — настоящие профессионалы своего дела.

— Правда ли, что по окончании съемок ежедневно проходила минута молчания?

— Совершенно верно... После съемок всё на минуту затихало… Художнику-постановщику картины Давиду Дадунашвили удалось сделать, пожалуй, невозможное — создать образ того Ленинакана. Порой становилось не по себе, особенно по вечерам, когда я бродил по разваленным улочкам «Ленинакана»: люди в телогрейках согреваются у костров — все как в то кошмарное время. Изначально съемки проходили в Москве, для создания разваленного Ленинакана было выбрано уже определенное под снос, списанное  здание старого завода. Я представить не мог, чтобы человек, не побывавший в то время в зоне землетрясения, знающий лишь все по фотографиям и видеокадрам, смог так точно, досконально создать и передать обстановку тех дней…

Отдельно хотелось бы отметить, что изначально сценарий был написан моими старыми друзьями, участниками команды КВН «ШАРМ» Арсеном Даниеляном и Грантом Барсегяном. Идея понравилась Сарику, и вместе с Сергеем Юдаковым и Алексеем Гравицким был создан обновленный вариант сценария и воплощен в жизнь. Отдельно стоит отметить высокий профессионализм продюсеров проекта Рубена Дишдишяна, Арама Мовсесяна, Гевонда Андреасяна и Дмитрия Голубичного. И, конечно же, не могу обойти вниманием оператора Юрия Коробейникова и человека, который заряжал всё и вся своей харизмой, замечательного знатока своего дела, второго режиссера Алексея Смоляра. Безусловно, нельзя не отметить блестящую работу актеров: Микаэла Погосяна, Константина Лавроненко, Роберта Мелконяна и др. Всем участникам проекта персонально огромное спасибо!

— Наша беседа началась с воспоминаний Деда Мороза. Напомним, не одно поколение юных посетителей Камерного театра знакомы с Дедушкой Морозом Грантом Тохатяном. А как сегодня живется ему уже в статусе настоящего дедушки, несколько дней назад узнавшего о рождении своего полного тезки Гранта Арамовича Тохатяна?

— Я был в это время в Лос-Анджелесе. Самолет немного задерживался, и сын успел сообщить мне эту прекрасную весть перед взлетом, так что я взлетел вверх — как в прямом, так и в переносном смысле, — уже став дедом. Я помню, что чувствовал, узнавая о рождении своих детей — ощущения же при виде внука совсем другие! Один из моих друзей как-то сказал, что когда он взял на руки внука, стал больше любить своего сына. Золотые слова! Когда произошла наша встреча с Грантом Тохатяном-младшим, я стал смотреть на сына по-новому, с большим уважением и, разумеется, с большей любовью и признательностью стал относиться к невестке, настоявшей на том, чтобы внука назвали моим именем. Это великое счастье и великая ответственность. Мой сын Арам родился здесь, потом защищал границы своей страны, сейчас очередь перешла к среднему сыну Айку, он служит, подрастет маленький Грант и он пройдет этот путь. Мы сегодня обязаны сделать все, чтобы наши дети любили и жили в своей стране. Пускай уезжают учиться, овладевают новыми знаниями — это прекрасно. Но жить надо у себя дома, и мы, родители, должны сделать все для этого!

…Надеюсь, скоро состоится еще одно «рождение» — давно вынашиваю идею создания детского театра и детской драматической школы. Уверен, этот проект необходим как в плане подготовки будущих артистов, так и в целом — культурного воспитания наших детей. Да и я, признаться, уже в том возрасте, когда нужна своя сцена — периодическая смена сцен для своих спектаклей, аренда чужих залов ощутимо изматывает. Сегодня у нас уже есть договоренность с Домом культуры Каназа о предоставлении здания для реализации этих задумок. Уверен, средства найдутся — я уже успел «заразить» этой идеей своих друзей как в Армении, так и в диаспоре. И, даст Бог, скоро будем праздновать еще одно рождение — все вместе на новой сцене. Так что, до встречи!

Рубен Пашинян, «Новое время»

«Не «спускаться» к зрителю, а «поднять» его!»

Авраам Линкольн как-то сказал: «Кто хочет — ищет возможности. Кто не хочет — ищет причины». Действительно, можно сколько угодно сетовать на отсут-ствие госзаказа в культуре, надеяться, что завтра власти примут «золотой указ», после чего мы все дружно заживем счастливо… А можно просто взять и сделать: поставить хороший спектакль, снять яркий фильм, написать нужную книгу. И сделать это не раз и не два, а всю жизнь — заниматься своим делом, идти вперед, побеждая трудности и тяготы, доказывая, что ты на своем месте и это оправданно.

Тем более редко можно встретить среди деятелей театраль-ного искусства счастливцев, кото- рые, достигнув вершин, выполнив порою непостижимую работу, сохраняют и восторг, и полную свободу творчества, и доброту, и радость. Наш собеседник — худрук Ереванского драматического театра, народный артист РА Армен ХАНДИКЯН. 

— “Суд армян в Париже» — так называется книга Григора Джаникяна, написанная на основе рассекреченных документов. Именно она легла в основу пьесы Перча Зейтунцяна, по которой был поставлен спектакль «Парижский приговор» (премьера состоялась в апреле). Это история суда над членами боевой группы им. Егии Кешишяна организации АСАЛА, участниками операции “Ван” по захвату турецкого консульства в Париже 24 сентября 1981 г. Я очень рад, что Перч Арменакович предложил эту тему. Мы провели довольно серьезные исследования на эту тему. Если честно, я узнал много нового для себя, уже не говорю о том, что об этих ребятах вообще мало что известно — в советское время это была очень закрытая тема. Сложный спектакль. Двадцать человек практически все время на сцене… Четыре месяца и переполненные залы. Были слезы в глазах людей, смотрящих репетиции, и потом, на премьере. Дай Бог, чтобы спектакль достучался до сердец через мысль, через идею…

— Если не ошибаюсь, ожидается еще одна премьера?

— Да, и не одна. Буквально на днях будет представлен спектакль на двоих «Номер 707» по пьесе Нила Саймона «Номер в калифорнийском отеле». В главных ролях заслуженные артисты РА Луиза Гамбарян и Грачья Арутюнян, он же режиссер спектакля. Далее ожидается премьера детского спектакля «Принцесса и кролик», это авторская работа Грига Хачатряна. И, разумеется, уже есть планы на следующий год — спектакль, постановщик которого Жан Ншанян.

— Но есть и коммерческие спектакли, не так ли?

— Да, мы стараемся выстраивать репертуар, ориентируясь как на серьезные, идеологические, так и на легкие, не особо напрягающие пьесы. Нельзя зрителя все время грузить высокими мыслями, доктринами. Надо дать и передохнуть. Тем более в наше непростое время. Надо суметь привлечь зрителя, приучить его к культуре посещения театра, а потом уже пытаться его воспитывать. Думаю, в этом проблема наших театров: они, пардон, грузят зрителя своими «гениальными находками», типа умный поймет, дурак не догадается, но вместе с тем сетуют, что зритель не ходит, зритель уже не тот. А ты привлеки его в эту игру, воспитай! Ведь мы потеряли связь с аудиторией, точнее, с возможностью воспитывать ее. Когда-то это за нас делал комитет по идеологии и другие инстанции, но то время прошло, и надо адаптироваться, не терять зрителя, привлекать нового.

…Мой сын, когда ему было три годика (ныне он, увы, в мире лучшем), очень любил помидоры и категорически отказывался от другой пищи, ему очень необходимой. Мы долго мучились, но я нашел выход: правой рукой подносил дольку помидора, а левой давал ему есть другую пищу. Система работала. Так же должен действовать, на мой взгляд, сегодняшний театр. Да и культурно-образовательная система в целом, которая сегодня почему-то поделена на две разные институции. Мы теряем связь со зрителем: значит, надо давать то, что он на данный момент хочет, и тут же альтернативу — более сложно усваиваемую, но крайне нужную ему «пищу». Не раздельно, не обособленно — вместе!

— Есть мнение, что мы слишком «бежим», пытаемся ублажить зрителя, вы согласны?

— Более чем, когда-то я даже выразил эту мысль в афористичной форме — «сначала он шел в ногу со зрителем, а потом шел только зритель, оставляя за собой кровавые следы». Дело не в том, чтобы «спускаться» к зрителю, надо «поднять» его.

Кто сказал, что драматический театр не должен ставить комедий? Сколько раз на дню мы попадаем в комические ситуации?! Театр должен отражать действительность, жить настоящей жизнью. Насильно вдалбливать высокие идеи нельзя. Надо действовать очень осторожно и продуманно.

— Насколько независим сегодня наш театр?

— Не думаю, что в советское время цензура, тем более в Армении, была жестка. Обретенная независимость была крайне важна в политическом, государственном смысле, но ощутимых изменений в культурном плане на предмет разрешений-запретов не имела. Мы всегда ставили то, что хотели, и представляли зрителю. Но! Есть и реверс — необходимость цензуры сегодня: если идея или постановка идут вразрез с идеологией нацискусства или откровенно безвкусны, то надо не демократично направлять, а запрещать, предлагая лучший вариант. Конечно, в том случае, если группа цензоров обладает хорошим вкусом и, пардон, «покалечена» интеллектом. А это большая редкость.

…С другой стороны, уверен в себе — иди вперед. Помню, я поставил в 70-х «Гамлет», здешние критики разнесли спектакль в пух и прах. Я выдержал удар, отстоял постановку. А потом в Москве ее не только высоко оценили, но и предложили работу, новые постановки. Я отказался, но это дало мне новый заряд, импульс для других спектаклей, новых решений. У нас, увы, вышли из строя многие культурные системы и в первую очередь критика. Театральная критика. У нас почему-то принято представлять критика в костюме, зубастым, аккурат как персонаж из «Крокодила». Или же с бейджиком на шее в рамках каких-то фестивалей… А на деле его нет.

— Кстати, о фестивалях. С ранней весны до осени столица живет активной фестивальной жизнью. Нужно ли столько фестивалей?

— Не хочу быть категоричным, но когда народный артист получает 90000 драмов, а средний театральный фестиваль — несколько миллионов, возникает вполне объяснимое недоумение. Мы говорим о необходимости развития театра в областях, столько областных находятся в кошмарном состоянии, а средства выделяются для проведения каких-то не совсем понятных столичных смотров. Правильно ли это? Как может гастролер уважать такую страну? Ограничьте количество фестивалей, проведите аккредитацию, опрос, отберите несколько действительно нужных и нормально финансируйте их, а сэкономленные средства направьте на восстановление наших театров, повысьте зарплаты людям, создавшим тот пласт, ту культуру, на проценты от которой мы, в общем-то, сегодня и живем…

— Но отсутствие культурной идеологии…

— Ответьте, кто виноват в том, в мусоропровод какой-то урод затолкал мусорное ведро, и в результате система не функционирует? Власти? Может, возьмемся за ум и попытаемся начать реформацию страны с себя, с основных составных систем нашего общества? Вместо этого мы руководствуемся фразой «есть ногти — чеши свою голову». Посмотрите на наши лестничные клетки: каждый выкладывает плитку в масштабе одного квадратного метра у своего входа. То есть даже мысли прийти к общему знаменателю и всем дружно и красиво оформить пролет не возникает! О какой культурной идеологии может идти речь?..

Но мы придем к этому — желая того или нет. Жизнь заставит. Просто надо все делать постепенно и слаженно...

Рубен Пашинян, «Новое время»