“Прошло 25 лет, и я снова здесь —
здравствуй, мой дорогой Ереван!..” Этими словами начался в театре музкомедии
им. Пароняна творческий вечер известного российского актера, режиссера и, как
выясняется, замечательного поэта Александра ПАНКРАТОВА-ЧЕРНОГО.
Фильмы с его участием помнят и любят многие
— “Белая кость”, “Мы из джаза”, “Зимний вечер в Гаграх”, “Где находится
нофелет?” и другие, - но мало кому известно, что стихи Александра Васильевича
аж на 16 страницах представлены в Королевском журнале Великобритании! И уж
точно не многим нашим читателям известно, что написанная им молитва “Господи,
дай же мне волю” была утверждена Синодом РПЦ МП для открытия Храма Христа
Спасителя и исполнена И. Кобзоном. Он также награжден литературными премиями
“Петрополь” и премией Ксении Блаженной, премиями имени Пушкина и имени Франца
Кафки...
Александр Васильевич поделился своими
воспоминаниями об Армении, рассказал о нелегком пути поэта, прерванном еще в
70-х “чуткой” кагэбистской рукой, ответил на вопросы из зала, и, конечно же,
весь вечер звучали его стихи, полные глубокого смысла и огромной любви...
—
Рассказывать о ролях в кино я могу очень долго. А об Армении — еще дольше! И
вообще меня армяне редко называют Панкратовым — везде, в любой точке мира,
армяне называют меня Панкратяном и... угощают коньяком. Это началось после того
как я исполнил роль армянского милиционера Гранта Даниеляна в фильме Георгия
Кеворкова и Рубена Геворкянца “Белая кость”. Потом планировали снимать
продолжение этой замечательной комедии, но Союз распался, кинематограф
остановился и проект тоже... А продолжение хотели снимать в Италии: Грант
Даниелян отправлялся бороться с итальянской мафией!
...Годы
берут свое, и моя любовь к Армении продолжается в дружбе с армянскими коллегами
и в первую очередь с Арменом Джигарханяном. Он вообще нашу троицу —
Джигарханян, Данелия и я — называет “тройкой вороных”. Очень дружим, часто
встречаемся и даже по очереди ложимся в одну и ту же кардиологическую клинику,
в ту же палату, и делаем это так, незаметно. Сначала въезжает Джигарханян,
потом через недельку эстафету принимает Данелия ну и, наконец, я. Палата у нас
обжитая, кроме нас никого туда больше не вселяют. И вот когда вышел мой первый
сборник стихов под названием “Шаги к стихам”, Джигарханян прочитал его и
сказал: “Мальчик мой, ты взрослеешь...” Потом мы снова проходили по очереди
лечение: Джигарханян оклемался, затем я — у меня всего лишь четвертый
микроинфаркт, — и наконец вышла моя новая книжка. Первый же экземпляр я подарил
Армену Борисовичу. Прошел день, второй, третий — от Джигарханяна ни звука. Ну,
думаю, не понравилось, наверно. Вдруг на пятый день звонок в пять часов ночи —
“Мальчик мой, ты повзрослел!”
...Вот
так мы и дружим. Однажды Джигарханян спросил: “Санечка, знаешь, почему мы не
сироты?” Я замялся. “Да потому что у нас есть РОДИНА! — ответил он. — Не было
бы Родины, мы — голь перекатная...”
— Почему вы так долго и тщательно
скрывались как поэт?
—
Так это не я — это меня скрывали. Учась в Горьковском университете, на одном из
студенческих вечеров я имел неосторожность прочитать свое довольно открытое и,
естественно, неугодное правящему режиму стихотворение. Меня тут же вызвали в
КГБ и взяли подписку о том, что я не буду писать и тем более читать своих
стихов. А также лишили права поступления в какой-либо из советских вузов. И
лишь благодаря ловкости, известной хитрости и помощи старших товарищей мне
удалось впоследствии поступить и окончить режиссерский факультет ВГИКа,
мастерскую Е.Л.Дзигана.
Но
стихов я так и не читал, хотя тайком писал, конечно. Об этом были в курсе лишь
очень близкие друзья. Первой меня “раскусила” Белла Ахмадулина. Я долго уверял,
что более стихов не пишу. Но она все прекрасно понимала. В итоге мы засиделись
до глубокой ночи, читая друг другу стихотворения... Я был очень дружен с Беллой
Ахатовной и ее мужем, и, что парадоксально, каждый раз, когда мы договаривались
встретиться, я непременно опаздывал. Не специально — ну так получалось... А
потом Беллы не стало. Известие это поразило меня, я рванул со съемок что есть
мочи, но... не успел на похороны. Придя на кладбище, оставил у могилы записку:
“Прости меня, Белла, я опять опоздал...”
Я
вырос на Алтае, моя семья была репрессирована. Мужчины в моем роду — в основном
военные — все попали в жернова советской системы: были расстреляны, репрессированы,
сосланы... Маме стоило больших трудов поднять нас. Помню, я был еще школьником,
она, узнав, что пишу стихи, сказала: “Санечка, не пиши стихов — расстреляют. А
того хуже — посадят!” Возможно, это единственное, в чем я ослушался ее, но до
сих пор все поэтические сборники посвящаю и буду посвящать своей горячо любимой
Маме.
— “Только ненормальный может захотеть
научиться степу с такой походкой, как у тебя!” — заявляет Беглов в фильме
“Зимний вечер в Гаграх”, но ваш Аркадий не сдается. Говорят, и в жизни вы не
особенно музыкальны, однако огромную популярность вам принес джаз, не так ли?
—
Да. Но вот именно джаз я как раз играть и не умею. У меня с детства нет
музыкального слуха. И я пытался донести эту мысль до Карена Шахназарова, но он
мне не внял. Он уверял, что сибиряки — народ настырный и всего могут добиться,
если с них построже требовать. Вероятно, он был прав, потому что в итоге
возникло всеобщее заблуждение. И меня стали приглашать сниматься в музыкальные
фильмы и даже участвовать в джазовых фестивалях, начали принимать в джазовые
клубы. На все эти инициативы я честно отвечал, что у меня нет слуха. Но меня
никто не слышал. Кто из нас глух, я так и не понял...
— Как вы отнеслись к информации о
готовящемся выпуске фильма “Мы из джаза-2”?
—
Чушь полнейшая! Какие-то молодые люди написали сценарий, надеясь на
продолжение, но мы все отказались от этой идеи, так как не видим
целесообразности в данной работе, и вообще два раза в одну и ту же реку не
входят!
— Вы же режиссер по образованию. Почему же
мы сначала узнали о вас как о киноактере? Не хотели снимать?
—
Мне не давали снимать картины. Цензура была жестокой, сценарии мои запрещали. Я
сидел по пять лет без работы. Потом повезло — попал ассистентом к Андрону
Сергеевичу Кончаловскому на “Сибириаду” и там впервые снялся в небольшой роли
Сашки — верхового на нефтяной вышке. И после этой роли меня стали приглашать на
актерские работы. Я не отказывался ни от чего, потому что насиделся без дела. И
по сей день не отказываюсь, потому что без работы я зверею. Я люблю работать.
— А свои режиссерские таланты применяете в
жизни?
—
Конечно. Каждый человек — режиссер своей судьбы. Кто-то удачно ее режиссирует,
а кто-то — нет. Поэтому к слову “карьерист” я отношусь хорошо. Потому что
карьерист — это тот, чей спектакль удался. А это заслуживает аплодисментов.
Если, конечно, за достижением карьеры не стоит подлость. Если ты пришел к своей
цели, значит, ты хороший режиссер. Я был деревенским мальчиком с Алтая. И
поставил цель — покорить Москву. Писал стихи, которые мне запрещали. А теперь
меня приняли в ассоциацию писателей Европы. Предисловие к моему сборнику стихов
написала Марина Арсеньевна Тарковская, затем вышла вторая, огромный том, в
котором я “уже повзрослел”, как сказал Джигарханян... В “Королевском журнале” в
Англии 16 страниц моих стихов. Я мечтал служить во флоте, потому что все
девушки из нашей деревни бегали за моряками. Попал служить в знаменитую
Таманскую дивизию. Все главное получилось. Что плохого в том, что я верно
срежиссировал свою жизнь?
— Какое ваше самое яркое воспоминание о
Ереване?
—
Не могу назвать это воспоминанием ярким, поскольку связано оно с одной из самых
трагических страниц вашего народа. Но мне этот день, точнее ночь, не забыть
никогда... 25 лет назад мы заканчивали съемки “Белой кости” в Ереване. Меня
поселили в гостинице “Ширак” на самом верхнем этаже. Ночью, примерно часам к
двум, проснулся от страшного гула. Тринадцатый этаж, я вышел на балкон, и
вижу... в город въезжают танки! Обеспокоенно стал звонить друзьям — Рубену Геворкянцу,
Феликсу Егиазаряну... Они говорят: “Ты тоже не спишь?.. Войска вводят в город”.
Мы все были в шоке, это было что-то непонятное, ненормальное... На следующий
день мы ходили по городу, видели, как армянские девушки подходили к солдатам,
вставляли им гвоздички в стволы автоматов, чтобы те не стреляли. Пожилые
женщины приносили лаваш, шашлыки жарили, кормили солдат, чтобы не было
кровопролития... Тревожное было время. С тяжелым сердцем я прощался с Ереваном.
И только прилетел в Москву, как новый удар — спитакское землетрясение... Первым
долгом связался с Геворкянцем и попросил перечислить мой гонорар за фильм
“Белая кость” в фонд пострадавших. Так же поступили многие мои российские
коллеги.
И вот я снова здесь, спустя столько лет, столько
тяжелых лет...
Сегодняшний Ереван, конечно, другой. Не могу дать точной характеристики, и вряд
ли это стоит делать. Но одно безусловно — город живет, и слава Богу! Я не
прощаюсь, до новой встречи, дорогие друзья!