«Египетские маски» Мартироса Сарьяна в новой «редакции» Андрея Гаврилина

В Доме-музее Мартироса Сарьяна состоялась уникальная презентация — была представлена восстановленная картина Мастера «Маски». Эта ответственная миссия была доверена прекрасному российскому художнику-реставратору из Научно-реставрационного центра им.Грабаря Андрею ГАВРИЛИНУ. Незадолго до начала презентации состоялась наша беседа с ним и директором Дома-музея Рузан САРЬЯН.

       «С первых же дней, как стала директором дома-музея Сарьяна, я столкнулась с серьезной проблемой сохранности работ Сарьяна, их плачевного состояния, — говорит она. — Кое-какие работы пострадали еще при жизни Варпета, когда в его мастерской прорвало отопление и залило работы темперой кипятком. Сарьян самолично пробовал их подреставрировать, но это ведь работа, которая так просто, на ходу не делается. И фактически с начала 60-х годов рука реставратора к этим работам не прикасалась. Тем не менее они очень активно участвовали на выставках и т.д.».

— Представленная сегодня картина «Египетские маски», или, как она более известна, «Большой восточный натюрморт», была написана в 1915 году. Какова ее история?

— Эта работа лично Сарьяном была приговорена к уничтожению: он ее разрезал, расчленил на части. Он находился тогда в глубочайшей депрессии. Его обвиняли в формализме, в том, что он продолжает традиции французской буржуазной живописи, — импрессионизме, постимпрессионизме. А самое главное — его обвиняли в безыдейности. Ну и вот под таким шквалом мерзкой критики Сарьян... решил убить свое любимое детище, разрезать огромное полотно на части, с тем чтобы использовать холст и на обороте писать другие работы.

— Но все же картину удалось спасти...

— Совершенно случайно в мастерскую Сарьяна зашел художник Ованес Зардарян — увидев на полу расчлененную работу, он остолбенел и в ужасе начал обвинять Сарьяна в том, что он не имеет права так поступать с тем, что уже ему не принадлежит, а является национальным достоянием. Сарьян, не перебивая, выслушал эту возмущенную тираду — ясное дело, ему было приятно, что кому-то еще его творчество небезразлично. Однако вскоре молодой художник от слов перешел к действиям: принес огромный картон из своей мастерской и наклеил на него расчлененные куски. Но все равно деформация была видна, а именно — стыки, места от гвоздей, царапины, осыпи, клей проступал жирными пятнами... Тем не менее в этом состоянии картина с 1949 года по наши дни участвовала на выставках. Недавно побывала в Пушкинском музее, там она была фактически осью экспозиции — было представлено 15 работ Сарьяна, произведения из музеев Армении. Понятно, нам было стыдно, что мы храним Сарьяна в таком плачевном состоянии. Возможно, мы не имели права вообще ее посылать на эту выставку, но я не могла отказать Антоновой (директор Пушкинского музея. — Прим. авт.) в ее выборе картины. В том же году картина побывала на другой, не менее интересной и важной выставке — «Неизвестный Восток России». А в Гронингене — музее современного искусства в Нидерландах — картина также имела большой успех...

— Ну и как же она наконец добралась до центра им.Грабаря?

— Еще в 2006 году мы пригласили из центра им.Грабаря Наталью Львовну Петрову. Она сделала диагностику работ темперы. Сарьян ведь учился в Москве и был по большей части в среде художников, писавших этой техникой. Так что выбор был не случаен: у российских специалистов имеется большой опыт в реставрации темперы именно начала 20-х. Что же касается самого центра, это действительно уникальная по своему реставрационному опыту российская школа. В частности, нам повезло с Андреем Гаврилиным — реставратором высшей квалификации!

— «Египетские маски» — первая ласточка?

— Нет, до этого из темперы были восстановлены «Персия» и «Натюрморт» 1916г. Эта работа итальянского реставратора Лучаны Белеотти и нашего молодого специалиста Айка Амирханяна — он проходил стажировку у Андрея Гаврилина в Москве.

— Андрей, а с чего началось ваше знакомство с Арменией?

— Поначалу оно носило весьма общий характер. Теперь же стало предметом изучения, преклонения, восхищения — в общем, Армения стала частью моей души. Я увидел здесь свои корни — опосредованно, через влияние Армении на Россию, на становление ее культуры. Да и в целом можно долго говорить о том, как Армения спасала Советский Союз, как она влияла на его творческую жизнь, на его творческий имидж как великой державы. Раньше никто этого как бы не замечал. Ну, жили себе все общей какой-то жизнью. Сейчас оказывается, что именно этот древний потенциал Армении, который был в этом народе, который был в том же Сарьяне, спасает и по сей день новые тенденции. В этой связи моя любовь к Сарьяну, вспыхнувшая уже после приезда в Армению, когда я увидел эту страну, поближе познакомился с людьми, — именно эта любовь повлияла на мой выбор по реставрации этой картины. Я ведь мог и отказать — по многим причинам: сложные технические условия, что-то можно делать в музее, что-то нельзя, что-то нужно обязательно проверять приборами, что-то требует еще более серьезного подхода...

— Но вы ведь не впервые в Армении?

— Да, я был здесь на практике в 1981 году. Связи у нас тогда со всеми республиками были очень тесные. Здесь даже стажировались зарубежные реставраторы и отмечали высокое мастерство наших специалистов именно потому, что в Союзе была научная школа, чего не скажешь о Западе. У них больше частные мастерские, основанные на каких-то именах, на каких-то растиражированных мастерских. У нас же все это было подчинено научному принципу организации — с симпозиумами, с собраниями, с постоянными обсуждениями. То есть открытость, информация, доступная широкому спектру...

— Это ваш первый контакт с армянской живописью?

— Нет, я уже неоднократно реставрировал картины Айвазовского. Но это совсем другое: там защитный слой, твердый пигмент. Все твердое, предсказуемое... Там было все гораздо проще, куда меньше хлопот. С Сарьяном же была проверка на прочность. Думаю, я выдержал ее достойно.

— Как проходила ваша работа над «Масками»? Все же восстанавливать «расчлененную» картину дело нелегкое...

— Основная сложность работы заключалась в технике Сарьяна, которая в данном случае вмещает в себя несколько техник. Ну, таков масштаб творца, понимаете, то есть где-то надо оживить акварелью, пустить такую «змеечку», где-то пройтись определенным тоном, чтобы он зазвучал более бархатно, где-то еще что-то. Он использовал смешанную технику: темпера, гуашь и акварель. Масла здесь нет. Но картина написана на холсте, и картина, написанная в 1915 году, пережила и свою личную трагедию: была разрезана на несколько кусков. Сейчас стыки, конечно, не видны. Но когда я ее впервые увидел, то понял, что реставрация будет очень тяжелая. Во-первых, холст был наклеен на картон необратимым клеем, задублен квасцами, во-вторых, живопись не будет защищена, из-за того что она еще и прописана акварелью. Напряжение было колоссальное, когда удалялись деформации. При такой работе нужно обязательно давать тепло, нагрев, давление... Словом, намучились. Но, слава богу, все прошло благополучно. Я считаю, эта реставрация — одна из моих самых тяжелых, самых крупных и самых нужных работ. Сарьян — один из моих любимейших художников, я всегда как художник стремился подражать ему. И после этого можно смело сказать, что жизнь прожита не зря. Это работа, которой я буду всегда гордиться, — хотя бы за одно лишь право быть причастным к творчеству великого Мастера.

Мастерская гения: «Два цвета радуги - двух судеб отраженье...»

Название выставки "Два цвета радуги — двух судеб отраженье" навевает лучшие чувства, а главное, что в итоге их удовлетворяет. В ГМИИ им. Пушкина с середины сентября словно открылся филиал Третьяковской галереи: сюда привезли экспонаты из главных армянских собраний - Национальной галереи Армении, Дома-музея Мартироса Сарьяна, Музея Ерванда Кочара и Музея русского искусства (коллекция А.Я.Абрамяна). Как не странно армянские СМИ хранят стойкое молчание по этому поводу, ограничиваясь лишь скромными «информушками». О российских СМИ такого не скажешь: тут как позитивные статьи, так и порой откровенно слабые и оскорбительные.

Ниже приводим очень глубокую и интересную статью Саши Лилик, размещенную 24-го сентября на сайте www. artgals.info

Мастерская гения: «Два цвета радуги - двух судеб отраженье...» -
шедевры армянской и русской живописи XVIII - XX веков

В любом виде - будь то армянская живопись или русская, или какая другая, мы всегда смотрим и видим красоту мастера, красоту его души и откладывающего свои отпечатки вечности на холстах и листах, на формах и рукоделии, мы восхищаемся гением человека, мы становимся на минуту этим гением, погружаясь в работу каждого мастера, сопереживая и восхищаясь его идеями - идеями цвета, формы, ритма. Событие, из ряда вон выходящее, когда такая плеяда и концентрат высокого живописного мастерства становится центром нашего внимания - состоялось.

В ГМИИ им. Пушкина с середины сентября словно открылся филиал Третьяковской галереи: выставка шедевров музея Будапешта уступила место шедеврам музеев отечественных, точнее, бывшего СССР. В Москву на два месяца привезли экспонаты из главных армянских собраний - Национальной галереи Армении, Дома-музея Мартироса Сарьяна, Музея Ерванда Кочара и Музея русского искусства (коллекция А.Я.Абрамяна). Про Третьяковку вспоминается просто по привычке - ибо в среднем по одной работе крупнейших русских живописцев XVIII-начала XX вв. здесь представлено. Не так уж много. И, что не может не радовать, это не проходные вещи, а настоящие образцы стиля, некоторым из которых и вовсе позавидовали бы российские музеи, активно «сбывавшие» в свое время собственные сокровища на периферию Советского союза - региональные фонды, которые тоже нужно было чем-то пополнять, да еще и авангардное искусство во времена социалистического «благополучия» предпочитали держать подальше от властей. Однако и очевидно, что выставка из Армении не пьянила бы таким ароматом и шармом, если бы на ней не было, собственно, живописи армянской. Страна с богатой живописной традицией, Армения подарила русскому и мировому искусству немало прекрасных имен. Поэтому ядром экспозиции в ГМИИ, ее «начинкой» и «послевкусием», конечно, стали работы известных нам и не очень армянских авторов, а еще - работы «русских» авторов, про которых почему-то давно забыто, что на самом деле они - армянские. Увидеть еще раз искусство высокого уровня - изрядное удовольствие. Вкусить южного солнца, расплавленной голубизны воздуха и «фруктового» буйства красок - уже сродни гурманству.

Начинается выставка прекрасным собранием живописи Мартироса Сарьяна. Очень ожидаемо - потому что трудно вообразить более известного в мире и острее передавшего национальный дух художника. И неожиданно - так как такое количество качественных и характерных образцов живописи мастера производит впечатление ошеломляющее... Все центральное пространство колонного зала ГМИИ заняли небольшие, уютные и одновременно взрывающие пространство дерзостью и сочностью южных красок полотна. Сарьян здесь очень разный. Это и доведенные до некоего символа, с этническим оттенком восточные красавицы среди диковинных пестрых садов, вибрирующих оранжево-голубой мозаикой («Под деревьями», «У колодца. Жаркий день»). Это также мастерски исполненные, столь характерные для художника минималистические композиции из поездок в Египет, Константинополь и Персию. Кажется, что именно в живописи, выполненной в путешествиях, Сарьян достиг предельной простоты и острейшей выразительности: его «Идущая женщина» словно одним движением высечена из листа синей бумаги и «приклеена» на столь же плоский зеленый куст, но шаг ее столь стремителен и органичен, что есть яркое и живое ощущение, возникающее перед этим простым и динамичным зрелищем. Холст «Собаки. Константинополь» просто фонтанирует пламенем цвета, лаем уличных псов, апельсиновой расплавленностью под турецким солнцем... Рядом же - совсем другой Сарьян, сдержанный и тихий, пленяющий простой гармонией лунного голубого марева, «разбавленного» силуэтами деревьев и быков («Ночной пейзаж»). «Автопортрет» с лицом в красно-синюю полоску - дань дерзкому фовизму, а рядом - потрясающе тонкий, изысканный, в стиле ар нуво, песочных оттенков «Потрет М.Африкян» с едва заметной ноткой экзотики в виде силуэтов ланей на переднем плане. Наконец, верх свободы и песнь радости - «Большой восточный натюрморт». Здесь весь Восток, его пестрота, солнце, яркость и тонкость одновременно: на фоне узорчатых ковров словно небрежно разбросаны маски, вазы, персики, мандарины, остроносые туфли, в целом образующие стройную и уравновешенную композицию.

После мажора настроения живописи Сарьяна, встают образцы русской символистской живописи начала XX века. Сумрачно-бледные, призрачные женские образы Виктора Борисова-Мусатова, словно ножницами вырезанные из цветной бумаги «Цветы» Петра Уткина и совсем другие, сложносочиненные, богатые фактурой и насыщенными оттенками «Цветы и фрукты» Бориса Анисфельда, кукольный и сумрачно-зловещий одновременно «Театр» Николая Сапунова и мозаично-декоративный «Эскиз декорации» Сергея Судейкина. Белесо-кремовый, с тончайшими деталями и завитками орнамента «Натюрморт. Цветы» Александра Головина соседствует с граненым, матово-голубым натюрмортом Петра Кузнецова «Цветы в мастерской Бухарского профессора живописи». Наконец, невозможно представить живопись начала века без Марка Шагала: полотно «Дача» показывает типичный пример живописи мастера с видом из окна в сад и излюбленным сочетанием красного (ставни окна) и изумрудного (зелень в глубине холста). Завершают этот раздел импрессионистические «Яблони в цвету» кисти Михаила Ларионова и его же «Купальщицы», кажущиеся пока еще далекими от примитивистских радикальных опытов «Ослиного хвоста».

После сумрачности, при всем изыске и некоторой болезненности искусства модерна вдруг врываешься в мир дерзких открытий новой живописи авангарда. Композиция Василия Кандинского «Арабы III (Восточная сюита)» еще сохраняет фигуративные элементы в виде головки восточной красавицы и фигуры всадника, но уже остро полыхает переливами свободного цвета, вырывающегося из закостенелой формы. «Мальчик с петухом» Натальи Гончаровой отчетливо передает ее искания в примитивистской живописи и гармонию мощных, «не женских» объемов. Работы мастеров «Бубнового валета» представлены их излюбленным жанром - натюрмортом. Яркий, вещественно-фактурный «Натюрморт с кистями» Александра Куприна соседствует с динамичным, энергично замешенным «Натюрмортом с фруктами» Петра Кончаловского, а Илья Машков складывает радужную мозаику из чешуи рыб в своем натюрморте «Рыбы, овощи, фрукты». Рядом с этим буйством цвета и свободной формы, всплывает тихий, сумрачный «Московский дворик» Роберта Фалька, отливающий нежной радугой снега и сдержанными переливами оттенков стен дома. Живопись Аристарха Лентулова представлена типичной композицией «в лучах» «Дети в саду», а творчество Кузьмы Петрова-Водкина - своеобразным, «гиперреалистичным» портретом Андрея Белого.

Пространство вокруг большой лестницы музея предлагает экскурс в русскую живопись с середины XVIII по начало ХХ вв. Полупарадный «Портрет Б.В.Умского» работы Дмитрия Левицкого, более камерный погрудный «Портрет А.Н.Астафьева» Владимира Боровиковского и, наконец, «Портрет Д.Н.Философова» Ореста Кипренского представляют прекрасные образцы живописи барокко, сентиментализма и романтизма, с их впечатляющим мастерством в лепке формы портретируемого и фактуры материалов и постепенным переходом от отстраненного интереса к модели - к ее внутреннему миру, чувствам, и глубине личности. Первые опыты пейзажа как самостоятельного жанра в русской живописи представляет работа Федора Матвеева «Водопад в Тиволи» - совсем еще декоративная и идиллическая. Пейзажи Сильвестра Щедрина десятилетием позже смотрятся совершенно по-иному: природа в них не только написана более свежо и правдоподобно, но главное - становится самостоятельным героем произведения, главным источником вдохновения для автора.

Важную часть экспозиции составляют также блистательные образцы живописи второй половины XIX века: мастерский по передаче натуры и психологизму «Портрет С.А.Грейга» Ивана Крамского, с нотой аристократизма, мажорный «Портрет госпожи Дурново с дочерью» Константина Маковского, размашисто-эскизный «Портрет Тевяшовой» кисти Ильи Репина, композиция «Кем меня почитают люди» из библейского цикла Василия Поленова, эпический «Степан Разин» Василия Сурикова и конечно пейзажи Исаака Левитана - пасмурные или солнечные, но всегда живые и пронзительные. Ретроспективная живопись группы «Мир искусства» представлена работами Александра Бенуа на темы гуляний Екатерины Второй, а также задорным «Кубком Большого орла» Валентина Серова. Творчество Константина Сомова представлено « Портретом Н.Высоцкой», изящным и отточенным, словно ювелирное изделие; из работ Николая Рериха на выставке можно увидеть «Покорение Казани», словно сотканное из лоскутов мощного «цвета» былинного эпоса. «Автопортрет» Зинаиды Серебряковой пленяет присущим ей обаянием и нежностью, и какой-то неуловимой женственностью приема изображения. Рядом с пестрой, декоративной «Загородной прогулкой» Бориса Кустодиева, словно кусочек вихря - «Баба» Филиппа Малявина, в сарафане цвета пламени, искрящегося радугой ярких и насыщенных кристаллов цвета, острые и тончайшие по гармонии цвета портреты Валентина Серова. Изысканный и чуть манерный (что не мог не подчеркнуть такой мастер, как Серов) «Портрет М.Н.Акимовой», с синими и красными пятнами локального цвета неожиданно контрастирует с его другим - сдержанным, напряженным и печальным «Портретом жены директора Костромской мануфактуры». А рядом благоухают розы - близкий друг Серова Константин Коровин жадно наслаждался радугой жизни, ее красками, лучами солнца, таинством сумерек, восхищался красотой роз и... бурлил талантом импрессиониста. Его полотно «Розы. Вечер» - одно из лучших тому подтверждений.

Последний зал выставки посвящен армянским художникам. Работы Георгия Якулова «Тверская улица» и «Монте-Карло» представляют собой прекрасные образцы живописи кубофутуризма, но изображенные сценки скорее напоминают лубочные картинки. Интересны работы скульптора Ерванда Кочара - написанные на листах алюминия мифологические и сказочные образы навевают настроение пестрого карнавала. Из старой живописи можно отметить женские портреты середины XIX века работы Акопа Овнатаняна, чуть примитивистские и утонченные, словно персонажи миниатюр. Центром же экспозиции, безусловно, стали несколько холстов главного «русского» мариниста Ивана Айвазовского (Ованес Айвазян). «Рыбаки на берегу моря» демонстрируют любимый автором мотив оранжевых закатов, а в композиции «Ной спускается в горы Арарат» все залито белоснежными светоносными лучами. Мастер света, моря и неба завершает триумфальный аккорд армянской живописи в мощной сюите русского искусства... именно русского, того самого, в котором слились и российские, и армянские, и многие другие традиции, и которые высоко оценил впоследствии весь мир.

ДРЕВО ЖИЗНИ В САРЬЯНОВСКОМ РАЮ

7 июля в Доме-музее Мартироса Сарьяна откроется выставка под названием «Древо Жизни в искусстве Сарьяна». «Каждый народ представляется мне могучим деревом, – писал великий художник. – Его корни уходят в родную землю, а усыпанные цветами и плодами ветви принадлежат всему миру. Таково и искусство: всё истинное, ярко национальное всегда несёт в себе общечеловеческие начала». Моя собеседница и гид в мир творчества Сарьяна – директор Дома-музея Рузан Сарьян.

— Чем обусловлено ваше решение представить именно эту сторону творчества мастера?

— Идея этой выставки возникла у меня уже давно, ибо символ Древа Жизни проходит красной нитью через все творчество Сарьяна, и является одним из ключевых для понимания сарьяновского феномена в искусстве вообще.
Начиная с 1904 года, одна за другой создаются графические и живописные работы, в которых Сарьян формирует свое образное восприятие природы, мира и вселенной и определяет место человека в этом пространстве. Черпая знания, накопленные на протяжении тысячелетий разными народами и культурами, творчески развивая эстетические и художественные традиции средневековой армянской миниатюры, Сарьян создает свой собственный мир образов и символов, среди которых особое место отводит Древу Жизни. Величие Сарьяна именно в том, что он совершенно по-новому, пользуясь средствами современного живописного языка, интерпретирует многочисленные трансформации мотива Древа: как Древа Мира (Arbor Mundi), как Оси и модели Мира (Axis и Imago Mundi), как Горы Мира (Арарат) и как Алтаря (Храм). Все эти символы объединены одной идеей, они являются связующим звеном между Землей и Небом, в них воплощено наше стремление к Богу, к Высшему разуму, к совершенству, к бессмертию.
Сарьян создает свою сказку, свое представление о земном рае, и продолжает мифотворчество в современном искусстве.

— Какой период творчества Сарьяна представляет эта экспозиция?

— Сарьян писал деревья на протяжении всей своей жизни. Они пленительны, сказочны, фантастичны, Они манят нас под свою живительную сень и заряжают космической энергией. Они словно сквозь века доносит до нас шелест могучего Древа Жизни, посаженного в центре рая Великим Творцом. Помещенные, как правило, в центре композиции деревья Сарьяна, воплощают собой идею оси мира и все живые существа, включая человека, располагаются вокруг него. Это четко прослеживается в таких работах как “У дерева. Сказка” (1904), “ У гранатового дерева“ (1907), “У дерева.”(1908), “У колодца. Жаркий день” (1908), Финиковая пальма” (1911), “Персия” (1915), “Под абрикосовым деревом” (1953) и т.д.

— Поговорим немного о самих картинах…

— Особо хочется остановиться на работе Сарьяна “У колодца. Жаркий день”. В этой картине он создал свое поистине фантастичное и удивительное Древо Жизни. Погруженное корнями в недра земли, соприкасаясь с подземными водами, Древо растет в мире Времени и Пространства, а ветви его достигают небес и вечности. Ощущается сила и мощь ствола, с ярко выраженными возрастными кольцами. По нему устремляются ввысь силы земли, питающие крону. В знойный полдень от дерева вниз струится благодатная тень, создавая оазис покоя и гармонии, и сюда спешат люди и животные, ища убежище от палящих лучей солнца. Пронизанная солнечным светом крона дерева словно аккумулирует космическую энергию и питает ею все живое на земле.
Другим хрестоматийным символом Древа Жизни в искусстве Сарьяна является “Финиковая пальма”. В этом произведении, в финиковой пальме, словно слились воедино мифологические представления древних египтян, для которых пальма являлась символом бога солнца Ра и его дочери Богини неба и плодородия Хатхор и трансформация подобной морфологемы в христианской культуре и, прежде всего в искусстве средневековой армянской миниатюры, пальмы, как символа Девы Марии принесшей миру свой плод – Иисуса Христа.
Сарьян приклонялся перед солнцем не меньше чем древний египтянин, и финиковая пальма, как символ Древа Жизни выбран и воспет им не случайно. И вообще, изучая творчество Сарьяна, понимаешь, что ничего в его полотнах не могло быть изображено случайно, просто потому что это красиво и радует глаз.

— Недавно прочитал Вашу статью о гербе, созданном Сарьяне, точнее, о его первоначальном варианте…

— Сарьян унаследовал у наших средневековых мастеров образ мышления символами, и именно Сарьяном был создан герб Армении, максимально выражающий приверженность нашей страны своим основным ценностям, сформировавшимся на протяжении веков. Речь, конечно, идет не об официально принятом гербе, а о его первоначальном варианте, в котором Арарат был освещен лучами восходящего солнца, а долину с двух сторон обрамляли ветви Древа Жизни; остальное – виноград, колосья пшеницы можно было видеть на многих гербах союзных республик. И ради того, чтоб остался хотя бы Арарат, пришлось пожертвовать символами солнца и Древа Жизни.

— Я заметил, что на многих из представленных работ Древо Жизни находится близ храма или на фоне гор…

— В некоторых своих композициях Сарьян выстраивает три трансформации мотива древа в один смысловой ряд – дерево, храм, Арарат. И это тоже не случайно, ведь писал он многие из своих подобных работ в те годы, когда разрушались храмы, низвергались святыни, людей лишали веры и Бога. В самые тяжелые безбожные времена Сарьян оставался верен своим принципам, своим идеалам.

— Можно ли считать сарьяновское Древо Жизни олицетворением пройденного им пути?

— Он сохранил свою преданность Древу Жизни, как основному символу животворящих сил природы, произрастания, цветения, плодоношения, бесконечной жизни, бессмертному Духу. В конце жизни Сарьян создал целый ряд фантастических работ, на которых изображены деревья. Они выполнены фломастером на бумаге. Одна композиция, состоящая из трех деревьев, называется “Катя, Я и Лусик” (Катя младшая сестра художника). Эта надпись дает основание предположить, что в конце жизни Сарьян отождествлял себя и своих близких с деревьями. И на тех графических листах, где мы видим большое старое дерево со множеством ветвей, порой совсем засохшее, но сохраняющее былое величие, мы можем смело предположить, что это автопортрет самого художника.

— Сколько времени продлится выставка и намечаются ли в рамках выставки встречи, обсуждения?..

— В нашу выставку включено более 40 живописных и графических работ. Возможно, когда-нибудь удастся собрать все работы Сарьяна, объединенные темой Древа, из музеев России и частных коллекций и сделать более полную выставку. А пока мы предлагаем посетителям нашей выставки двадцатиминутное слайд–шоу под органную музыку Баха, в котором можно будет увидеть работы, находящиеся за пределами Армении.
Наша выставка продлиться до сентября, на которую мы приглашаем всех почитателей искусства Мартироса Сарьяна.

— В этом году исполняется 130 лет со дня рождения великого мастера…

— Государственная Третьяковская галерее откликнулось на наше предложение отметить юбилей Сарьяна, и 26 февраля 2010 года в Москве открылась выставка “Сарьян. Живопись. Графика” из фондов галереи. Вот уже 100 лет как фонды ГТГ пополняются произведениями Сарьяна, и сегодня в этой коллекции насчитывается 65 работ мастера. Должна выразить сожаление, что открытие выставки в ГТГ, будучи событием особой важности, не было должным образом освещено армянскими телеканалами, репортаж был подготовлен только каналом “Шант”, тогда как каналы “Культура”, “Звезда”, “ТНТ” и многие другие российские каналы это сделали на самом высоком уровне.

— Возможно, они собираются освещать наши мероприятия, посвященные юбилею — Сарьяна?

— Может быть, хотя… 130-летний юбилей Сарьяна официально никто у нас отмечать и не собирается. Для истинных поклонников Сарьяна и, конечно, для его Дома-музея эта дата юбилейная, и мы сами – как говорится, на местах – делаем все от нас зависящее, чтобы эта дата не прошла незамеченной.
В день рождения Сарьяна у нас открылась выставка ”Сарьян в фотографиях”, а в мае открылась – “Творчество Сарьяна в годы Великой Отечественной войны”, приуроченная к 65-летию Победы. В сентябре в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина откроется выставка произведений русских и армянских художников из фондов музеев Армении. Сарьян будет представлен 15 работами, 6 из которых предоставит Дом-музей. В эти же дни на Старом Арбате на доме, в котором с1937 по 1970 год жил и работал Сарьян, будет открыта мемориальная доска.

— А чем живет и в каком положении находится сегодня Дом-музей Сарьяна?

— За последние шесть лет нами было организовано 11 выставок, из которых хотелось бы особо отметить такие выставки как “Всегда новый Сарьян”, “Сарьян и Россия”, “Лусик – муза Сарьяна”, “Книжная графика Сарьяна”, выставку в Исси-Ле-Мулино в рамках года Армении во Франции “Сарьян или краски Армении”.
В этом году в Доме-Музее будет установлена система отопления и, наконец, после 20 лет совершенно недопустимых условий хранения бесценных полотен Сарьяна эта проблема будет решена. Это, поверьте, самый большой подарок к юбилею Мастера.