"Театральная динамика в Армении — положительная!"

Завершился десятый международный театральный фестиваль "АРММОНО", в рамках которого было представлено немало интересных спектаклей из Армении, России, Польши, Литвы, Великобритании и Грузии. Гостями "АРММОНО" стали директора зарубежных фестивалей и театров из разных стран. В их числе известный театральный критик, организатор театральных фестивалей, поэт и драматург Нина МАЗУР.

— Мое знакомство с Арменией началось с фестиваля "АРММОНО" — до этого я знала страну по литературе. Десять лет назад я впервые оказалась здесь и с тех пор по возможности стараюсь ежегодно приезжать на "АРММОНО".

— У вас есть возможность сравнивать театральный рост и "прирост" за это время...

— Наверное, это естественный ход событий. Огромная держава после распада превратилась в ряд капиталистических государств, а свободное предпринимательство предусматривает свободу действий во всех областях, в том числе и театральной. Поэтому совершенно нормально, что образовываются новые театры. И не только в Армении. Хорошо ли это? Конечно, хорошо — любая степень свободы хороша. Как говорил Пушкин: на свете счастья нет, но есть покой и воля. Воля, несомненно, штука хорошая.

Можно ли сказать, что эти театры изменили театральное лицо Армении? Не думаю, что за такой короткий срок это вообще возможно. Армения — страна с огромным историческим театральным багажом. Если б это создавалось на пустом месте, тогда можно было бы сказать: да, конечно, продвинулись вперед! Но Армения такая театральная страна, что подводить итоги такого рода пока рано. Ну а то что динамика положительная — безусловно!

— Происходящее в театре можно назвать "поиском без границ": сплошь и рядом "театральный креатив", а ценза никакого.

— Я считаю, госцензура не нужна художнику — необходим ценз профессионально-этический. У каждого художника есть свой внутренний цензор, зависящий от его образования, культуры и нравственного багажа. Также существует коллективное мнение группы профессионалов, с которой данный творец должен считаться. Увы, мнение профессионалов и общественное мнение зрителей сейчас фантастически неоднородны, как одно, так и другое. И получается, что сегодняшний художник плывет в море без руля, без ветрил и без компаса, чтоб оглянуться назад.

Мне кажется, драматичность ситуации заключается в том, что наметился значительный разрыв и порвалась связь времен, даже в Армении, любящей Шекспира. Открыта воображаемая дверь во дворец и, если раньше туда заходили избранные, сейчас может зайти любой человек. Но достоин ли любой желающий того, чтобы войти? Хватает ли у него нравственного багажа, культурного багажа и образовательного ценза? Увы...

Так что проблема-то на самом деле не с театром — трагедия со средним образованием. Вот это у нас находится на катастрофическом уровне. И отсюда отсутствие эстетических и нравственных критериев!

— Надо отдать должное демократичности "АРММОНО", в рамках которого свои работы имеют возможность представить многие талантливые артисты. Как вы считаете, каким должен быть отборочный ценз в рамках монодрамы — жанра далеко нелегкого?

— Будучи президентом международного форума монотеатра при международном институте театра ЮНЕСКО, волею судеб я бываю на многих монофестивалях. Мне кажется, совсем необязательно давать возможность показать свою работу любому профессиональному актеру, сделавшему нечто в области монотеатра. Например, руководство "АРММОНО", очевидно, полагает, что нужно показать все, дабы приглашенные директора смогли бы отобрать участников для своих фестивалей.

Я считаю, что должны быть представлены только сильные работы. Также нахожу совершенно невозможным повторение ранее представленных спектаклей. Это не принято, так не делается.

— Как решается на монофестивалях вопрос с языком? Ведь порой непонятно, о чем говорит актер...

— Существует точка зрения, что если моноактер говорит на своем родном языке, то любая попытка синхронного перевода — бегущая строка, наушники, титры и т.д. — уничтожает эффект от его творчества. Возникает вопрос: а как же тогда быть, если он говорит по-китайски?

Есть несколько путей. Первый — звать только настолько понятные спектакли, что уже неважно, что говорит актер. Второй — выбирать невербальные или маловербальные иностранные спектакли. Наконец, третий — презреть все и давать бегущую строку. Или с двух сторон поставить экраны с переводом.

Как человек, у которого есть свой фестиваль (и не один), объясню, от чего зависит выбор руководителя фестиваля. Если монофестиваль рассчитан на театральную публику — маленький зал на 80-100 мест, и придут, как говорится, свои — ничего переводить не надо. Если же это зрелище в большом зале, где продаются билеты, то мы несем ответственность перед рядовым зрителем — он не профессионал, заплатил деньги и хочет понять то, что смотрит. Значит, мы обязаны организовать ему перевод, пускай даже с потерей в художественном отношении.

— Сегодня, кажется, более актуальны "немые" спектакли. Растет их визуальная, зрелищная сторона, не так ли?

— Движение театра в сторону перформанса — направление, характерное для западного театра. К примеру, югославский режиссер Марина Абрамович проверяет границы искусства собственным телом: режет себя на сцене ножом, позволяет обвиться вокруг себя ядовитой змее... Эти спектакли длятся часами и определенно рассчитаны на неслабонервную публику. Это современный социальный театр, показывающий жизнь отвратительной и стремящийся родить в зрителе социальный протест. Но у меня часто рождается лишь протест против режиссера и жалость к актерам...

— Наш театр воздействует посредством слова...

— Мы не можем быть другими. Я сначала думала, что это издержки Совдепии. А теперь я понимаю, что это ментальность. Я недавно была на одном большом фестивале в одном из очень больших, далеких русских городов — далеко от Москвы. Старый, огромный театр. Публика заполняет огромные залы. На что они идут? "Горе от ума", "На всякого мудреца довольно простоты" — люди сегодня хотят видеть классику, желательно национальную, старую, XIX века. Поставленную в правдоподобных формах, с малой долей театральности, понимаемой нами — передовыми, так сказать, людьми, — и с точной и чистой интонацией, когда ты веришь актеру. Вот то, чего они хотят.

— Аналогичная картина наблюдается и в нашем театре им. Станиславского — "Горе от ума", "На всякого мудреца..."... И люди идут, и который год!

— Трудно переоценить, и только теперь видно, какую огромную роль и какое фантастически огромное влияние имела русская культура на страны, находившиеся внутри империи. Феноменальное влияние.

...Я уже 12 лет живу в Германии. Мне однажды один старый немецкий пастор сказал: "Вы не понимаете, что вы имели и что вы с огромной скоростью теряете. Язык! Вы все могли говорить дома на родном, у вас был общий язык, которым вы владели в совершенстве. Это был язык не бедуинов, это был язык великой культуры. И вы на нем все могли говорить. Сегодня вы его стремительно теряете, даже трудно предположить, насколько стремительно. Есть дети и подростки, которые практически не понимают русского языка!"

На самом деле это трагедия, потому что мы с водой выплеснули и ребенка. Может быть, воду надо как-то менять, но дитя-то пусть лежит. А теперь представьте, что мы заменим это английским. Как вы думаете — дворники, продавщицы в магазине выучат английский?

А что дальше? Молодые подрастут, будут бегло болтать на английском. Но спектакль, привезенный из Лондона, понять не смогут. Конечно, кроме интеллигентных детей, получивших хорошее образование. Но рядовые дети — увы, нет.

"Что такое настоящее счастье, я понял в Армении!"

Творческим вечером выдающегося актера театра и кино народного артиста СССР Регимантаса АДОМАЙТИСА в театре им. Станиславского открылся X фестиваль моноспектаклей "Арммоно". Днем того же дня состоялась пресс-конференция артиста в Министерстве культуры Армении.

— Регимантас Вайткусович, как вы относитесь к жанру монодрамы?

— На мой взгляд, это один из самых честных и в силу этого сложных форматов самовыражения. Если в групповом спектакле актер может спрятаться за спину партнера, то здесь он остается один на один со зрителем. Не каждый актер сможет выдержать этот экзамен — ведь необходимо увлечь, повести за собой, заставить зрителя поверить! А это довольно сложная задача в "индивидуальном забеге". Я, например, за свою жизнь ни разу не играл моноспектаклей. Лишь в одном из последних спектаклей читаю длинный монолог старого человека, которого сын собирается отправить в дом престарелых.

— Говорят, что вы собираетесь уходить из театра?

— Уже ушел. Дело в том, что сейчас я уже не сыграю те роли, которые мне удавались раньше. Нет той отдачи, абсолютной веры в то, что ты делаешь. И что самое страшное: я перестал волноваться перед выходом на сцену. Это плохо — значит, пора уходить. Есть определенный возраст, после которого не следует заниматься профессиональными делами. Мне уже 75 лет. Есть опыт и осмысление каких-то жизненных моментов. Но приобретая опыт, ты уже что-то начинаешь понимать, а нужно быть словно белый лист, чтобы душа на нем могла писать и рисовать. Театром можно заниматься, пока ты веришь...

— Вы снялись во многих культовых фильмах советской эпохи, в каких кинопроектах участвуете сейчас?

— Ни в каких. Не приглашают — старый стал, дряхлый... Ну а если серьезно, оборачиваясь назад, понимаешь, что прожил в общем-то неплохую жизнь, засветился где-то на пленке. Но интересны ли будут нашим детям эти фильмы? Не станут ли относиться к ним как к пережитку прошлого — к балласту?..

Ведь кто сегодня потребитель? Тинейджеры, небольшой процент студенческой молодежи, иногда грамотной, иногда не очень. Их не особенно интересует логика, им нужно, чтобы все двигалось, стреляло, взрывалось. Пока такой зритель сидит в кинотеатрах, ему будут продолжать делать такие фильмы. И, увы, это явление мирового масштаба...

— А каково живется литовскому артисту на пенсии?

— У нас на пенсию, как и во многих странах бывшего Союза, актеру, так и многим представителям иных профессий прожить довольно сложно. Если играешь в театре, тогда не выплачивают пенсию. Когда несколько лет назад такой закон в Литве был принят, я ушел из штата Национального театра. Сейчас, правда, играю в нескольких — на договорной основе. Мне, конечно, сыновья помогают.

— Вы получили звание народного артиста СССР почти что под занавес существования Союза, не так ли?

— Я не питаю сильных чувств к званиям и регалиям — ну дали и дали, спасибо. Хотя, уверен, большинство актеров их получали заслуженно. Я вот не знаю, чего мне-то дали народного? Я ж беспартийный был. Хотя, признаться, не верилось, что такая махина, как Советский Союз, может распасться... У литовцев, как и у армян, независимость сидит в подсознании. Да и по населению и нас, и вас — три миллиона...

— Как обстоят дела в литовском кино? Функционирует ли киностудия, некогда подарившая нам немало прекрасных фильмов?

— Ее кто-то купил в девяностые годы. Там была неплохая материальная база, остались специалисты. У нас снимают иностранные фильмы, потому что дешевле получается, и за массовку можно заплатить в десять раз меньше... Но опять-таки все это вызывает сожаление. Людям, у которых есть большие деньги — и это явление, увы, наблюдается на всем постсоветском пространстве, — наплевать на патриотизм.

Капитализм — не самое лучшее, что придумало человечество. Нами сегодня движет основной инстинкт живого существа — "мне!", "я!", "давай!" Искусство, я считаю, не в силах сегодня изменить мир, но может повлиять на человека — сделать его чуточку меньше эгоистом. Простой пример. Когда мы стали независимым государством, в Литве вернули собственность бывшим хозяевам. Начался неописуемый ажиотаж, спорили, кричали, даже родственников поубивали... И все из-за клочка земли. Налицо результат хаотического размножения вируса собственничества. И Литва не составляет исключение...

— В актерскую профессию вы пришли довольно поздно — сначала окончили физмат в университете...

— На мой взгляд, между точными науками и гуманитарными есть много общего — более того, они взаимодополняют друг друга. Кстати, многие мои друзья пришли в профессию актера, имея иное образование. Например, Юозас Будрайтис по специальности юрист. Что же касается театра, тяга к актерскому делу появилась у меня еще в детстве. Я много играл в школьной самодеятельности, а затем и университетском драмкружке, понял, что не совсем туда попал. Крутой поворот произошел еще до получения диплома: после четвертого курса поступил на актерский факультет Вильнюсской консерватории. То есть одновременно был и выпускником, и первокурсником. Понял, что все-таки мое призвание — театр. Хотя по молодости как математик даже пытался найти формулу счастья: казалось, что именно это позволит определить смысл жизни и ничего в ней не упустить. Теперь понимаю: настоящее несчастье, когда человек вынужден заниматься тем, что ему не по душе.

— А все же какова ваша формула успеха, счастья?

— Что такое настоящее счастье, я понял пятнадцать лет назад, когда снимался в Армении у Людмилы Саакянц в фильме "На пороге". Это моя история об армянских валенках.

У меня наилучшие воспоминания об Армении, хотя я снимался в то время, когда все было ужасно, в 90-е. Для Армении это были трудные годы — блокада, холод, отсутствие электричества. При минусовой температуре я играл босиком, а потом из-за отсутствия бензина пешком вместе со съемочной группой впотьмах спускался из "Арменфильма" в город... В магазинах пустые полки, только соль с минералкой. Чуть иногда капало из крана. Вечером подложишь миску, чтобы утром можно было помыться... Но даже несмотря на эти чудовищные условия я тогда еще для себя отметил отношение армян к своему кино — электричество давали некоторым госучреждениям, больницам и... киностудии!

В таких условиях я провел несколько недель. Мы снимались в Талине (не путать с Таллинном – прим. авт.) в полуразрушенной церкви. О еде заботились сами, на рынке покупали баклажаны, помидоры, перец, баранину. Коллективно завтракали вокруг костра и после съемок, вечером, тоже вместе готовили и ужинали. Все закидывали в котел и варили на костре. Отношения и настроение были прекрасными. Хотя по ночам, спасаясь от холода, я закутывался даже в занавески, которые стаскивал с окна. И как следствие, все равно простудился. Тогда на студии мне нашли светлые добротные валенки — я эти валенки не снимал ни днем, ни ночью. Буквально сросся с ними.

Вскоре съемки закончились, я полетел в Минск (самолета до Вильнюса не было). Сели вдали от аэропорта, а там — жуткая метель. Слава Богу, я в валенках! Потом холодный автобус — до вокзала, оттуда — холодный же дизель до Вильнюса. В Вильнюсе тоже была минусовая температура. Но мне нипочем — я в валенках! Приезжаю домой на троллейбусе, открываю дверь квартиры, а тут — светло, лампочки горят, тепло, вода из крана, и не только холодная, но даже горячая. Я чуть с ума не сошел от счастья!

Уверен, меня поймут все армяне, пережившие блокаду. Мир, свет, тепло, родной очаг — это ли не настоящее счастье?

IX фестиваль “АРММОНО” откроется немецким спектаклем “Вертер”

С 3 по 8 апреля в Ереване пройдет IX ежегодный театральный фестиваль “АРММОНО”. Будет представлено 17 спектаклей из России, Франции, Германии, Израиля, Литвы, Египта и Армении. Откроется фестиваль моноспектаклем “Вертер” в исполнении Филиппа Хошмайра (Германия). Третий год фестиваль проводится под патронатом спикера армянского парламента Овика Абрамяна при содействии Минкультуры и СТД Армении.

О программе нынешнего “АРММОНО” рассказывает директор фестиваля Марианна МХИТАРЯН.

— Хотела бы начать со слов благодарности немецкому посольству в Армении, которое рекомендовало нам “Вертер” Хошмайра. Этот спектакль успел зарекомендовать себя на европейских подмостках и, уверена, будет достойно оценен и армянским зрителем.

Очень помогло и посольство Франции, подарившее нам спектакли “Музыка желаний” (по Маргарит Дюрас) в исполнении Вероник Даниель и “Первый человек” (по Камю), который представит известный актер Жан-Поль Шинтю.

Из России приедет полюбившийся ереванцам артист Театра им. Вахтангова Юрий Красков с музыкальной композицией “Приглашение слушать далеко”. Новым российским участником станет Ирина Евдокимова, актриса Театра музыки и поэзии Елены Камбуровой, со спектаклем “Никто” (по повести Берберовой “Аккомпаниаторша”)

В международную программу фестиваля вошли также “Возвращаясь из Буэнос-Айреса” Габриелы Мускала (Польша), “Кармен” Саамы Ибраим (Египет), “Уне” Бируте Мар (Литва) и “Джимпл дурачок” Говарда Рипа (Израиль).

В армянской части фестиваля — “Ара Прекрасный” Арама Ованнисяна, “Фиеста” Самвела Багиняна, “Марсель” Мариам Казанчян, “Севилянка...” Асмик Вердян, “К вам обращаюсь...” Роберта Акопяна, “Деревья” Греты Меджлумян, “Льюсен Люк” Нарека Нерсисяна. В дни фестиваля театр “Мигр” предствит ряд пьес “О смерти”.

— С нашими и русскими спектаклями вроде бы все понятно. А на каких языках буду играться остальные спектакли?

— Действительно, моноспектакль — это не просто диалог с самим собой. Это своего рода вавилонская башня — столкновение культур. Вот, например, актриса из Литвы будет играть на русском. Немцы — на немецком, но с субтитрами. А французы — по-французски, без субтитров. Ну, это их право — они считают, что тем самым интегрируют свой язык в другие культуры... Мы со своей стороны попытаемся облегчить задачу зрителям, подготовив программки с литературной основой спектаклей.

— В прошлом году как зрители, так и критики неоднозначно отнеслись к “расширению” формата моноспектакля — присутствию в некоторых спектаклях двух исполнителей...

— Начнем с того, что критики-режиссеры — я имею в виду гостей из Польши, — которые в прошлом году выражали свое недовольство “неформатностью” некоторых работ, сами используют в своих моноспектаклях тени, голоса и т.д. Я в этом убедилась, посмотрев их работы в Роцлаве.

— А Хазанов? Там вообще был диалог с экраном...

— Давайте поймем главное: монодрама как жанр многообразна и многолика. Актер может сидеть на стуле и целый час читать свой текст, может представлять пластическую композицию или же в спектакле могут быть задействованы какие-то ультрасовременные декорации и тому подобные прибамбасы — все это всего лишь форма, вспомогательные средства. Главная цель в том, чтобы состоялся контакт со зрителем — вольтова дуга непосредственного общения, электрическое напряжение, которое возникает только среди единомышленников. А если цель достигнута, то и средства достижения цели будут оправданы. И тот же спектакль Хазанова тому доказательство.

Самое ценное — это та искра, которая проскакивает между актером и зрителем. И в этом смысле моноспектакль более располагает к духовному контакту, потому что зритель не отвлекается, а сконцентрирован исключительно на исполнителе. В идеале моноспектакль — это обоюдная исповедь актера и зрителя.

Соло для Хазанова с... экраном

Геннадия Хазанова трудно назвать баловнем судьбы. Сегодня он популярный артист, главный режиссер Московского театра эстрады и всеобщий любимец. Но когда-то ему долгое время приходилось доказывать свое право работать на эстраде. Сначала он добивался самого заветного – права называться артистом, потом пришлось отстаивать свою индивидуальность и непохожесть на других. В конце концов он своего добился не без помощи людей, которые все-таки разглядели в нем большой талант… на эстраде.

Встреча Хазанова с журналистами состоялась в минкульте за несколько часов до открытия восьмого театрального фестиваля «Арммоно». Прямо скажем, не все вопросы пришлись по душе артисту… Поэтому я попытаюсь представить своеобразный «экстракт» из этой встречи с примесью тех вопросов, на которые он отвечал ранее и с менее... трудно скрываемым интересом.

- Геннадий Викторович, у вашего нового моноспектакля «Я вспоминаю...» интригующее жанровое определение - неконцерт с антрактом. Не скрывается ли за этой иронией возвращение Геннадия Хазанова к концертной деятельности?

- Я специально вынес на афишу слово «неконцерт», поскольку концерта в традиционном понимании не будет. Как я и предупреждал, это будет некороткий вечер, построенный на демонстрации специально подготовленного видеоальбома – фрагментов из записей моих выступлений, которые по объективным причинам нельзя воспроизвести вживую. Это будет рассказ о моей жизни, воспоминания, связанные с моей творческой деятельностью и людьми, с которыми мне доводилось встречаться или работать.

- Когда читаешь ваши интервью последних лет, создается впечатление, что вы устали и от эстрады, и от политики, и от общественности, и даже, кажется, от театра.

- В некоторой степени это так, но только не в отношении театра. Смотрите, я десять дней каждый месяц играю пять разных спектаклей – четыре на сцене Театра эстрады и один в Ленкоме. Согласитесь, это трудно назвать усталостью от театра.

- Вы как-то вспомнили фразу Зощенко о том, что эстрада - "прибежище убогих". Так чем же вы занимались все эти годы там?.. И что же произошло?..

- Зощенко сказал: "Я пишу короткие фразы, и мой язык доступен для бедных". Я же повторил его слова, находясь в каком-то возбуждении, в состоянии конфронтации с теми претензиями, которые мне были предъявлены в связи с так называемым предательством жанра, которому я посвятил, в общем, всю жизнь. Ничего стирать я не собираюсь и считаю, что моя долгая жизнь на эстраде очень мне помогла что-то узнать, понять, чему-то научиться… И сегодня, выходя на театральную сцену, я естественно пользуюсь тем, чему научился на эстраде.

- И чем же было обосновано это «предательство жанра»?

- Ну, считается, что если я не выступаю в юмористических программах, если я не работаю с сольными концертами в качестве артиста эстрады, то... "Артисты разговорного жанра" – с моей точки зрения это очень унизительная характеристика. Вообще, что такое "разговорный жанр"? Мне очень начали с какого-то момента мешать стесненность пространства, определенные границы, куда нельзя заходить, находясь на эстраде, некий стереотип восприятия… И еще одна серьезная причина. Всегда у лучших представителей этого жанра – в данном случае я буду говорить, прежде всего, о Райкине, хотя можно говорить и о Марине Владимировне Мироновой и Александре Семеновиче Менакере… Кстати говоря, они настаивали на том, чтобы их объявляли по имени-отчеству почему-то. Ну... Это оставим без комментариев. Так вот, в их творчестве всегда были попытки прорваться ввысь…

- Ввысь – то есть?..

- Ну, уж очень жанр этот приземленный. Он очень сильно замкнут на быте.

- И как же вы, извините, дошли до такой формулировки?

- Я постиг это при помощи неприятностей, которые со мной происходили, конфликтов с охранителями большевистской идеологии. И обижаясь на них в то время, может быть, я не понимал, что Господь посылает мне некую возможность переоценить то, что я делаю. Не переоценить – в смысле завысить свою собственную значимость, а подвергнуть это внятному критическому анализу. И для того, чтобы уйти из этого пространства, которое очень простреливаемо в силу такой, очень сильной социальной зацикленности этого жанра.

- А есть ощущения обиды или, пардон, стыда за то, что вы делали тогда?

- Есть недовольство теми или иными опусами – я сейчас просматриваю свои старые работы, и должен вам сказать, что очень немногое мне самому нравится. Нет. "Нравится" – вообще не то определение. Ну, я могу это смотреть без раздражения. Несколько дней назад я посмотрел миниатюру, которую я делал много лет назад, и она у меня вызвала… Не миниатюра вызвала возмущение, а артист, который был.

- И кто же ваш зритель сейчас?

- Я не провожу социологических опросов. Однако, думаю, мои зрители кардинально отличаются от тех, которые с упоением смотрят «Аншлаг» и «Кривое зеркало».

- Последние лет десять на всем огромном постсоветском телепространстве наблюдается какой-то «кулинарный психоз». Не возникало ли у вас, в прошлом «студента кулинарного техникума», желание сделать пародийное кухонное шоу?

- Нет, меня это не возбуждает. Мне кажется, что этого на телевидении уж слишком много. Однажды мне предложили прийти на канал «Россия» в новую кулинарную программу, которую будет вести Харатьян. Я отказался, объяснив это тем, что сие выходит за рамки здравого смысла: артист бегает в любую телевизионную программу, чтобы засветиться. Причем все это делается на бесплатной основе. Такое впечатление, что для всех это работа, за исключением приглашенного артиста. Мне такая реклама уже не нужна.

- Кого из молодых артистов или авторов эстрадного разговорного жанра вы бы отметили?

- Я очень плохо знаю сегодняшних артистов этого жанра. Повторюсь, что сегодня это не имеет никакого отношения к эстраде, которая существовала в советское время. Это шоу-бизнес. Это не лучше и не хуже – просто другое.

Что касается телевизионного пространства, мне кажется, открытием стало появление Ивана Урганта. Но к эстраде это, опять-таки, имеет весьма далекое отношение, потому что Ургант работает на телевидении, а эстрады как таковой сегодня нет. Она существует как средство заработка, а не как форма постоянного существования. И только какие-то последние «медвежатники» в силу разных причин продолжают этим заниматься.

- Каковы ваши прогнозы на предмет будущего театра?

- Если вы посмотрите, что происходит в театрах, но не по официальным статистическим данным, которые предоставляют театры, а обратите внимание на то, что действительно происходит, то уверитесь, что театры сегодня посещаются очень плохо. Количество зрителей на спектакле – это еще неточная цифра, потому что может быть продано билетов в три раза меньше, но зал полон людей и создается такое ощущение, что все прилично. Однако на самом деле, там находятся люди, которые пришли бесплатно. С этой точки зрения в Театре Эстрады не такая удручающая картина. Сегодня в драматических театрах играют спектакли при катастрофически низком показателе проданных билетов. Это делается для того, чтобы поставить «галочку» - спектакль сыгран. И, уверен, подобный подход практикуется не только в России…

- В одном из интервью вы отметили, что собираетесь в корне изменить Театр Эстрады. И вновь вопрос о «неконцерте». Можно ли его считать первой ласточкой? И если да, не считаете ли вы, что позиционирование в качестве моноспектакля беседы со зрителем с демонстрацией видео- и фото материалов – мягко говоря, не совсем… театрально?

- У меня нет оснований считать спектакль «Я вспоминаю спектаклем или серьезным зрелищем. Я объясню. Несмотря ни на что, Театр Эстрады, в отличие от традиционной жизни московских драматических театров, реально все-таки существует как прокатная площадка. Все попытки превратить этот театр в традиционный, с постоянно действующей труппой и репертуаром, оказались невозможными. Артисты театра Эстрады в штат и на оклад не пойдут. Они работают в системе разовых гонораров. В драматических театрах люди получают оклад. Сделать штат театра из «звёзд» невозможно. Кризис частично коснулся арендаторов и даже в прошлом году 1 апреля, а это день, когда из года в год театр собирает аншлаги, арендаторы отказались от нашей площадки. Тогда я решил спасти положение и сказал, что проведу не спектакль, а творческий вечер. Театр стал относиться к этому, как к ответственному мероприятию. Так моя «оговорка» воплотилась в жизнь.

- Вы часто повторяете, что все время учитесь и пробуете себя в новых амплуа - артист эстрады, актер, администратор, ведущий телешоу. А что дальше?

- Сейчас мне хотелось бы каким-то образом обрести равновесие в реализации этого неконцерта. К моему сожалению, большого зрительского ажиотажа не наблюдается. Это не может не огорчать. Ну, что делать? Видимо, пришло время...

- И последний, я бы сказал, традиционный вопрос – ваши ощущения от посещения Армении в этом году?

- Начну с того, что Армения открыла шлагбаум на мою дальнейшую сценическую жизнь. В мае 1972 года, в зале ереванской филармонии проходили концерты клуба “12 стульев” Литературной газеты. Там выступал и я, 23-летний молодой человек, которого кроме близких друзей и преподавателей учебного заведения (его я окончил в 1969), практически никто не знал. Однако, наша группа возымела оглушительный успех. Армянская интеллигенция блистательно владела русским языком и понимала не только то, что говорилось, но умела читать и между строк. На всем постсоветском пространстве ереванская аудитория была одной из лучших и остро реагирующих.

Претензий к жизни у меня нет. Я не обижен в смысле тепла, внимания, любви, и у меня никогда не было ощущения недоданности, но на армянской земле это всегда выглядело особенно. В последний раз я был в Армении в 2000 году, и впечатление от того, какой период переживает Армения, было очень грустным. А сейчас все нормализовалось. Я рад за это. В Армении я всегда получаю особое тепло и любовь!

P.S. В ближайшее время в рамках восьмого театрального фестиваля «Арммоно» в Ереване будут представлены спектакли: «Сонечка» с участием Веры Мйовович, "Армянский концерт или турецкая пословица" Сержа Аветикяна, «Книга скорбных песнопений» с Самвелом Багиняном, «Звонок свыше» с Ареном Ватьяном, «Код» с польским артистом Яношем Столарским, «Коба» с Александром Рубиновасом (Латвия) и «Рассвет» с Карине Джанджугазян.
Завершится восьмой «Арммоно» выступлением актрисы Ольги Кузиной со спектаклем "Я – чайка", который был создан в результате сотрудничества Московского государственного драматического театра под руководством Армена Джигарханяна и Ереванского театра юного зрителя.

“Амаркорд” от Хазанова

С 17 по 24 марта в Ереване пройдет Восьмой международный фестиваль моноспектаклей “Арммоно”. Фестиваль откроется моноспектаклем Геннадия Хазанова “Я вспоминаю...” с весьма интригующим определением — неконцерт с антрактом.
“Многие знают Геннадия Хазанова как блестящего исполнителя юмористических монологов, — говорит директор фестиваля “Арммоно”, секретарь СТД Марианна Мхитарян. — Однако он уже давно забросил эстраду и реализует себя в драматическом театре. “Я вспоминаю...” сделан в нейтральном социально-политическом ключе. История трогательная. Хазанов построил ее как совместный со зрителями просмотр домашнего видеоальбома. Детство, мама, юность, небезызвестный “кулинарный техникум”...”

Как говорит сам артист, “Я вспоминаю...” — это скорее ретро-вечер. Слово “неконцерт” вынесено на афишу, поскольку концерта в традиционном понимании не предвидится (кстати, знаменитый фильм Феллини “Амаркорд” в переводе тоже “Я вспоминаю...”). Это некороткий вечер, построенный на демонстрации специально подготовленного видеоальбома — фрагментов из его выступлений. “Я вспоминаю” — это тот максимум, который я могу рассказать, — объясняет Хазанов. — В спектакле задействован видеоэкран, и только по одной простой причине — то, что будет там демонстрироваться, я не могу сделать вживую в силу определенных причин. Потому что там будут: либо документальные кадры, которые сыграть нельзя, либо выступления, на каждое из которых нужно 1,5-2 часа”.

Одна из самых запоминающихся картинок этого многопланового коллажа-видеоряда — встреча Хазанова с Аркадием Райкиным на юбилейном вечере патриарха. Хазанов читает в его честь монолог “В нашей безысходной, но жизнеутверждающей сатире”. Там есть фраза, всегда актуальная: “Жизнь все время дорожает, потому что уже не является предметом первой необходимости”. Хазанов преподносит Райкину неподъемный букет из 75 хризантем. Растроганный юбиляр целует достойного ученика.

“Сразу после хазановского моноспектакля театр им Е.Вахтангова представит спектакль “Записки сумасшедшего” (постановка Римаса Туминаса) — продолжает Марианна Мхитарян. — После чего зрителей ждет встреча со спектаклем Сержа Аведикяна в исполнении Жирайра Торикяна. В программе “Арммоно” примут также участие: Даниэль Людвиг (Швейцария), Януш Столарский (Польша), Вера Мйовович (Сербия), Паата Булиашвили (Грузия), Александрас Рубиновас (Литва). А Армению представят Армен Сантросян, Карине Джандугазян, Арам Ованнисян и Армен Ватьян. Ну и, наконец, в самом конце состоится показ спектакля “Я — чайка!” (постановка Акопа Казанчяна), в котором играет актриса театра под руководством Армена Джигарханяна Ольга Кузина. В гостях у “Арммоно” в этом году будут также директора монофестивалей из других стран”.