Культура — это стремление к совершенству посредством познания того, что более всего нас заботит, того, о чем думают и говорят... А заботит нас сегодня, как раз, отсутствие этой самой культуры. Замкнутый круг?.. О том, как выйти из сложившейся непростой ситуации, читайте в эксклюзивных интервью видных деятелей культуры Армении… и не только.

суббота, 4 октября 2014 г.

Манарян, Пастернак и две пощечины негодяю

       17 октября в Кукольном театре им. Туманяна будут чествовать заслуженного деятеля искусств Армении, актера кино и театра, постановщика, сценариста Ерванда МАНАРЯНА, отметившего в этом году свое 90-летие! “Он наделен талантом оставаться незамеченным. А человек, который делает свое дело молча, спокойно и незаметно, как правило, становится более заметным. Его “цвет”, его качество — совершенно иные, отличные от остальных”, — характеризует юбиляра председатель Союза театральных деятелей Армении Ерванд Казанчян. “Встретив его на улице, становишься добрее, невольно вспоминая сказанные им и ставшие уже крылатыми выражения”, — считают одни. “Его появление вызывает улыбки людей, вместе с тем присутствие вынуждает многих стать серьезнее, почувствовать рядом исследующий взгляд известного искусствоведа”, — уверяют другие. Впечатлений от общения с ним уйма, но все сходятся в одном: люди молодеют при встрече с Манаряном, отметившим календарно 90-летие, но при этом сумевшим остаться в душе чистым, юным и все так же верующим в победу добра и справедливости.
— Ерванд Христофорович, что для вас возраст?
— Весьма странная штука, признаться: все вроде идет своим ходом, каждую “возрастную высоту” встречаешь должно, не особо заморачиваясь на “магию чисел”, а тут вдруг.... После 90 как-то резко стареешь: то ли цифра какая-то уж очень внушительная, то ли еще что-то... Можно сказать, неожиданно ко мне подкралось 90-летие.
— Говорят, человек чувствует себя постаревшим, когда замечает людей моложе себя. Однако, глядя на вас, излучающего оптимизм, всегда бодрого и подтянутого, вряд ли можно предположить, что вы можете чувствовать себя постаревшим...
— Замечание принято, поскольку справедливо. Но, увы, все относительно. Время идет вперед, все меняется, создаются новые технологии. На этом фоне ежедневно ощущаешь бег времени, что характерно — на себе...
Вот, кажется, еще вчера мы жили в Иране. Помню, папа поехал куда-то по делам, а мама повезла нас с Арманом в город — “послушать папу”. Одна лишь мысль, что мы посредством какого-то диковинного изобретения сможем услышать голос отца, находящего за сотни километров от дома, повергала нас, малышей, в трепет. Как?! Мы приехали, подошли к этому чудо-аппарату, прождали некоторое время и оцепенели... Из трубки сквозь треск и шипение вдруг пробился голос. Он, правда, весьма отдаленно напоминал папин, но нас ведь не проведешь: это был наш дорогой, наш любимый папа! А мы — в шоке...
Обернитесь сегодня вокруг — новейшие технологии позволяют не только общаться с людьми на расстоянии, пускай, даже в самом космосе, но и поболтать “живьем” с виртуальными трехмерными изображениями несуществующих людей... Думаю, истинная молодость человека, следовательно, его высокий КПД, определяется именно умением объединить полученные знания и опыт, сведя к общему знаменателю прошлое-настоящее и “выцедив” самое необходимое, дабы затем использовать это в своей профессии, на благо, как говорится, общего дела.
— Вы рассказали о вашем “знакомстве” с телефоном — сегодняшнего подростка вряд ли чем-то удивишь. Вы разделяете мнение, что одна из трагедий нашего времени как раз в отсутствии возможности кого-либо и чем-либо удивлять?
— Не думаю, что это такая уж трагедия — всего лишь естественный ход времени. Мы на одном из этапов пути... Вот что действительно вызывает сожаление и, увы, опасение, так это то, что люди так и не научились понимать друг друга. Слушать, уважать... Кажется, это никому сегодня и не нужно — каждый горланит свое. Закон джунглей: каждый сам за себя. Как это возможно? Как я могу оставаться безучастным к тому, что происходит в доме моих соседей?.. С каждым днем равнодушие и откровенно наплевательское отношение друг к другу растет в геометрической прогрессии. Невольно задумываешься о том, что во Вселенной есть сообщества, где такое неприемлемо, где все это кажется дикостью. Ведь если в космосе обитают лишь такие “мыслители”, как у нас, то это полная катастрофа! Казалось, злодеяние, произошедшее на нашей земле 100 лет назад (увы, пока не всеми признанное), больше никогда не повторится. Но посмотрите вокруг: что творится в Украине?.. Что делают с езидами в Ираке?.. Что творится в мире! Люди убивают друг друга просто так, движимые какой-то одержимостью, алчностью, жестоко и цинично. Что уж тут говорить о боли ближнего, желании услышать его, понять...
Помню, когда я учился в театральном институте, у нас на курсе был некто Степан Мартиросян — сорвиголова и откровенный хулиган. Даже война его не изменила. К тому же, как нам казалось, он был великим хвастуном: уверял, что когда немцы, оставив Киев, заминировали катакомбы, он самолично, с кусачками в руках, кинулся освобождать от мин тоннели, по которым впоследствии пустили метро. Хорошенькое дело: немцы заминировали, а он разминировал. И никто об этом не знает. Так выходит, он геройский поступок совершил, но об этом почему-то никому не известно... Мы ему не верили, точнее — не верили хвастовству, а не тому, что такое возможно. Ведь мотивация поступка была понятна и более чем оправдана: эта НАША страна, наша общая дорогая и любимая страна, и не важно, Киев это или Ереван, Душанбе или Псков — это наше государство, и подобное поведение неприятеля расценивалось нами как личное оскорбление, вне зависимости от нашего происхождения, национальности и вероисповедания. Сомнение было вызвано лишь дерзостью самого поступка — его исполнения: в одиночку, на мины... Хотя от такого сорвиголовы, признаться, такого можно было ожидать. И что самое интересное, прошли годы, Степана уже давно нет, но недавно открылись факты, подтвердившие его слова: он действительно сделал это, об этом писали в украинской прессе. Оказывается, столько времени с нами рядом был герой — простой советский человек, совершивший отважный, но совершенно оправданный с точки зрения гражданина поступок. А сегодня... там не только гибнут люди, но гибнут ценности, точнее подменяются теми, против которых мы когда-то воевали...
С горечью приходится констатировать, что во всем этом есть немалая вина интеллигенции, особенно той части, которая имеет отношение к искусству. Плохо работаем, друзья, очень плохо. Искусство — это мысль, это видение, это воспитание нравственности, духовности. А что дает сегодняшнее искусство? Какие ценности проповедует?.. Вот вам, полюбуйтесь, результаты нашей “активности”...
— Переселенец, беженец, репатриант — слова, увы, со временам не утратившие своей актуальности в Армении. И сегодня, когда мы провожаем в чужие края мигрирующих соотечественников, хорошо бы вспомнить о возвращенцах середины прошлого века, движимых исключительно любовью к родине. Ерванд Христофорович, почему вы решили вернуться на родину?
— В Иране, где я родился, отношение к армянам было хорошим, жили мы прекрасно. Удивлялись, когда слышали, что в Армении проводят некую параллель между Турцией и Ираном. И приехали мы сюда не потому, что бежали от гонений и унижений, а потому, что решили вернуться и более не покидать землю наших предков. Вместе со мной приехали Ованнес Бадалян, Заре Тер-Карапетян, Абиг Авагян, Ишхан Гарибян... Сейчас, увы, я остался один.
Да, были трудности — а у кого их не бывает? И со временем переносить их становится все сложнее и труднее... Но я до сих пор, несмотря ни на что, воздаю хвалу Господу за то решение и волю, которые двигали мной 67 лет назад.
— Именно столько лет вы служите сцене. Как это случилось?
— По приезде я углубился в театральное искусство, а мой брат Арман — в кино. Мы были молоды, но очень серьезно относились к выбранной стезе. Увы, сегодня такого отношения к профессии среди молодежи почти не встретишь... В Театральном институте я попал в мастерскую одного из корифеев армянского театра — Тиграна Шамирханяна. Именно он научил меня практически всему, что я сегодня умею. Далее судьба меня свела с легендарным Варданом Аджемяном, ассистентом которого я стал в Театре им.Сундукяна.
Кстати, в 1952 году в качестве дипломной работы я поставил “Тартюфа” Мольера. Затем жизнь привела меня в Вену. Здесь встретил молодого талантливого константинопольского армянина Армана Варданяна, вместе с ним поставили пароняновскую пьесу “Багдасар ахпар”. Он потом оказался в турецкой тюрьме, а сегодня — известный драматург... Из Вены возвратился в Советский Союз, приступил к работе в Кукольном театре, который сам же и возродил. Затем произошли нападки на меня, тяжелые были дни... Пришлось уехать в Горис, возглавить тамошний драматический театр.
Затем снова вернулся в Кукольный театр... Куклы — мои постоянные спутники в жизни, без них я просто не живу. В итоге наконец родился мой Кукольный театр “Агулис”.
— А почему “Агулис”?
— Мои предки — агулисцы, нахиджеванцы. Дед по матери был известным ашугом, песенником... Мне захотелось назвать театр тем именем, по которому испытываю ностальгию. С этой тоской жили мои родители, родные...
— Вы приехали из Ирана, но во многих фильмах говорите на западноармянском языке, который существенно отличается от нашего “иранского армянского”...
— До выхода на экран “Невесты с севера” я успел сняться у брата, режиссера Армана Манаряна, в таких картинах, как “Тжвжик” и “Карине”, где исполнял роль западного армянина. Мне легко давались языки и в том числе этот нелегкий, но безумно мелодичный язык. Видимо, эту способность и подсмотрел режиссер Нерсес Оганесян, пригласивший меня поначалу на роль учителя французского языка в “Невесте с севера”, а потом уже в фильм “Приехали на конкурс повара”.
— Кстати, вы и на русском довольно чисто говорили в “Невесте с севера”. Так быстро успели освоить?
— Нет, русским я владел и раньше. Дело в том, что мои родители были российскими армянами: отец из Баку, мама из Тбилиси. Отец, не приняв Октябрьской революции, перешел из Царской армии к Деникину. Это сегодня звучит просто, а тогда это был очень непростой, ответственный поступок... Через некоторое время отец с матерью переехали в Иран, где и поженились, там мы с братом и родились. Говорили дома на армянском, персидском, а родители, чтоб шифроваться от нас, — еще и на русском. Но мы с братом быстро освоили русский — так же, как спустя годы английский и французский.
Что касается “Невесты с севера”, надо сказать, я изначально был против этой роли. Шуточное ли дело: армяне едут сватать невесту для армянского парня из России. Где это видано? Позор! Я пришел на читку пьесы Георгия Арутюняна и в конце попросил Нерсеса снять меня с роли. К моему удивлению, он согласился. Но мне с самого начала было непонятно, почему моего персонажа зовут Ервандом Христофоровичем. Тут я раскрою небольшую “тайну” об Оганесяне, точнее — о том, как он работал. Он до начала съемок делал все, чтобы во время оных почти ничего не делать: проводимая им изначально титаническая работа не могла не вызывать уважения. Он продумывал все детали, мелочи, нюансы, возможные и невозможные повороты. Что касается меня (да и не только!), он буквально подстраивал роли под актеров. Мурад Костанян в фильме — такой же Мурад, как и в жизни, и зовут его так же. Моего персонажа он даже отчеством моим наградил, да и в остальном — это я и есть: репатриант, чисто владеющий французским, говорящий на западноармянском... Да и черты характера, взгляды — все как будто с меня списано...
Так вот, когда я отказался от роли, Нерсес спокойно ответил: “Хорошо, пускай кто-то другой сыграет Ерванда Христофоровича”. “Как? — взорвался я. — Кто-то другой, но с моими именем и отчеством?” — “Ну не менять же весь сценарий из-за тебя: с тобой или без фильм будет снят. Вмешиваться в сценарий я не стану...” Словом, долго уговаривать меня не пришлось: прикинув все “за” и “против”, я согласился на эту “голгофу”...
— ...которая позже принесла вам всесоюзную известность. Как проходили съемки фильма?
— Признаться, мы и не ощущали, что снимаем фильм — все было настолько естественно, без напряга и суеты. Ставилась актерская задача — она исполнялась. Но, повторюсь, мы не играли — мы были самими собой: все было настолько просчитано, примерено и даже заранее “приталено” под нас, что требовалось как раз не пытаться изображать кого-то, а просто оставаться самими собой.
Сначала съемки проходили в Армении, затем — в Подмосковье в бывшем Доме отдыха писателей. Как оказалось позже, дом, в который нас по сюжету заселяют, был раньше дачей ни много ни мало самого Бориса Пастернака. Видимо, эта энергетика тоже повлияла на творческую обстановку в коллективе. Ведь именно в этом доме Пастернак создал свои бессмертные произведения... Здесь же он пережил не самые лучшие свои дни, когда его принуждали отказаться от Нобелевской премии...
— Потом были фильмы “Приехали на конкурс повара”, “Капитан Аракел”, другие замечательные фильмы. Но их не было много — в чем причина?
— Предложений было немало, но я не всегда соглашался. Я хотел дарить радость своим творчеством и сам получать удовольствие от работы. А в советское время не все было так просто, как кажется... Так меня дорога и привела в Кукольный театр, а потом — в “Агулис”...
— Можно ли сказать, что вы чувствуете большую ответственность перед юным зрителем, нежели перед взрослым?
— Это несравнимо. Хотя, скорее всего, именно это заставило подумать о создании своего театра. К счастью, в этот период советская страна предоставила театрам свободу, хотя и крепко держала руку на пульсе. В этих условиях и родился “Агулис”.
В кукольном театре ребенок вручает тебе самое дорогое, что у него есть: свою чистую прозрачную душу и свое доверие. И творить в таких условиях следует очень осторожно! Ведь имеешь дело с завтрашним гражданином — что в душу ему заронишь, то и прорастет.
Ты не имеешь права врать или чего-то недодавать. Но он по-любому свое возьмет, и в итоге это ни к чему хорошему не приведет — для ребенка ты останешься жадным и злым дядей. Ты должен поддержать его веру в добро, в справедливость, в эту самую куколку, которая ему дорога. Меня часто спрашивают, а что дает ребенку любовь к театру, в частности кукольному. Не надо так ставить вопрос: вообще не надо стараться что-то непременно передать, иначе говоря — навязать ребенку. Надо лишь дарить добро, любовь, свет, тепло... К примеру, нельзя не прийти на работу, мотивируя тем, что болеешь — ребенок обязан получить свою порцию счастья, и ему не объяснить, что это невозможно, поскольку дяденька кукловод простудился. Работа с детьми — великая ответственность! Ну и следить, конечно, необходимо: если уж ребенок очень отвлекся от правильного пути, незаметно перевести стрелки в верном направлении.
— Какова ваша оценка сегодняшнего состояния театра в Армении?
— В наших театрах работают прекрасные люди, но, увы, ни один театр в Армении не исполняет своего истинного предназначения — вступления со зрителем в диалог и духовной поддержки его в этой сложной и жестокой действительности. В театре, как под микроскопом, должны демонстрироваться проблемы общества. Задача театра — попытаться наладить этот диалог. Сегодня зритель приходит в театр с вопросами, основной из которых — вопрос государственности. Однако какой из наших театров обращается к этому?..
— Есть мнение, что драматургия армянского театра утратила свою силу...
— С точки зрения эстетики наш театр сегодня на высоком уровне, однако он не выполняет своей драматургической миссии, то есть, повторюсь, не поднимает волнующие общество темы. Драмы жизни не переносятся на сцену, отсутствуют смелые мысли, борьба, критика. Театр стал немощным. Миссия театра не может ограничиваться только освещением отношений мужчин и женщин.
Увы, доминирующей функцией театра сегодня является развлечение зрителя, а не его духовное воспитание и поиск путей решения его проблем. Подобное состояние армянской театральной жизни осталось как следствие советского времени, когда деятельность театра была направлена, скорее, на воспевание власти, нежели на критику.
— Ерванд Христофорович, вы автор множества сценариев и пьес. А не хотели бы вы написать пьесу об Арцахской войне, ведь сегодня нет ни одной подобной постановки?
— Арцахская война — один самых серьезных и драматичных эпизодов нашей новейшей истории. Но все упирается в вопрос более важный и фундаментальный: мы обрели свободу, чтоб стать сильнее, однако стали, напротив, уязвимее. Чего мы добивались и кем мы, пардон, стали?
В свое время я написал пьесу о периоде правления Левона Тер-Петросяна и сам же поставил ее в театре им. Сундукяна. Пьеса была о тяжелых и трудных днях и о том, почему мы — столь древний народ — так и не смогли найти того пастыря, кто наставил бы нас на путь истинный. И несмотря на то, что я сегодня считаю более уместным свое нахождение в оппозиционном лагере, я критиковал тот период и не намереваюсь изменять своих взглядов — “Платон мне друг, но истина дороже!”.
— А как же в кино?
— Об этом надо думать, но уже не мне, а тем молодым и талантливым кинодеятелям, которые сегодня заняты, увы, не тем, чем надо. Мы все говорим о геноциде, однако мир знает о нем только из книги Франца Верфеля “Сорок дней Муса-Дага”. А что сделали мы, армяне? По большому счету есть только фильм “Майрик”, французский, и еще “Арарат”, канадский. Это все, что мы имеем. А евреи постоянно говорят миру о своем холокосте. Сколько фильмов у них имеется, книг, постановок...
— Ерванд Христофорович, поначалу вы отказались давать это интервью, объяснив это нежеланием говорить о себе, — поговорим о театре, вы сказали.
— Если честно, это по большому счету требование нашего времени. У общества накопилось так много вопросов, что на этом фоне позиция индивида, мне кажется, не так уж и интересна. Да и меня, в принципе, больше, чем прежде, сегодня занимают вопросы общества, а не мои личные.
Театр и актер сегодня нечто второсортное. Пойти посмеяться, провести время — это да. Это приемлемо. Но на этом все. Нет того уважения к профессии, к театру в целом, которое, к примеру, есть в Европе. Часто можно слышать, что мы духовный народ, но жизнь часто опровергает все эти рассуждения. Стать выше и сильнее, не потеряв своего лица и достоинства, — вот гиперзадача сегодняшней Армении!
— Через несколько дней вас будут чествовать в вашем родном Кукольном театре. А как вы в целом относитесь к праздникам — например, Международному дню театра?
— Ну, в моем случае этот юбилей праздником вряд ли назовешь. Это скорее некий отчет о проделанной работе — каков он будет, судить не мне. Пройдена дорога, и, скажу вам, нелегкая...
Что касается Дня театра, на мой взгляд, этот праздник носит формальный характер и ничего не может существенно изменить в плане привлечения зрителя. Для актера каждый выход на сцену — праздник. Это совершенно другой мир, и дело не в одном конкретном дне.
— А как же праздники национальные — День независимости...
— Ну вы сравнили! Это ж совсем другое дело — я вам так скажу: ценность независимости как следует мы поймем лет эдак через 50. Это ход истории, сложный и трудный, поскольку историю создают люди.
Наша государственность еще молода: 20 лет много для человеческой жизни, но в формате мировой истории это мгновение. Государственность — мощное понятие, на котором строится наше будущее.
...Главное — всегда и во всем оставаться честным и порядочным человеком. Например, я с большим трудом, но могу понять людей, вынужденных по тем или иным причинам уезжать на поиски лучшей жизни за рубеж. Однако негоже оставлять страну, а потом издалека отдавать “ценные указания” о том, как следует жить, чтоб “стало лучше”...
— Что бы вы сказали тем, кто сегодня эмигрирует?
— Я прожил очень интересную и насыщенную жизнь. И если бы 20-летний Ерванд Манарян приехал в сегодняшнюю Армению, то тоже прожил бы жизнь, за которою не пришлось бы краснеть.
Каждый волен поступать так, как считает нужным. Но главное — жить так, чтобы потом не было стыдно перед потомками. Проще говоря, словами моего героя из “Невесты с севера”: a la maison, друзья, a la maison!..

***


      О своем учителе рассказывает его преемник, нынешний худрук Ереванского театра кукол Рубен БАБАЯН.
— Я поступил в театр завлитом, когда Ерванд Христофорович был худруком театра. Задерживаться в театре не собирался, поскольку работал в то время над диссертацией, сдавал кандидатские минимумы. Два года Манарян меня не трогал, но в 1982 году чуть ли не насильно послал в Таллинн на Фестиваль театров кукол. Там для меня открылись новые, неведомые доселе стороны театра кукол, я приехал в Ереван и активно принялся за организацию Закавказского фестиваля театров кукол. Через некоторое время я понял, что более не могу заниматься диссертацией — театр меня “поработил”, увлек... Так с легкой руки Манаряна я окончательно растворился в театре. 
Мы часто беседовали с Ервандом Христофоровичем. Это человек, напрочь лишенный каких-либо штампов, оценок, принятого размусоливания умозаключений: начиная от нашей многовековой трагической судьбы, заканчивая сегодняшними насущными проблемами. Это человек совершенно свободных оригинальных взглядов. Я могу сказать, что моим учителем в области театра, безусловно, является он. Хотя я потом учился у многих всемирно известных мастеров, но Учителем могу назвать лишь его, поскольку именно он раскрыл мне истинную суть театра. И делалось это не в форме назиданий и уроков, а в формате свободных бесед на самые разные темы, тем или иным образом относящиеся к театру. Таким образом, для меня стало понятно главное: театр — абсолютно современное искусство, обязанное отображать как идеи своего времени, так и его эстетику.
Отдельно хотелось бы отметить человеческие качества Манаряна. Что такое молодость? Это взгляд в будущее. Ему сегодня 90, но он смотрит вперед — он молод! Таких людей сегодня очень мало. Людей, которые никогда не оглядываются назад, не сожалеют о прожитых и не прожитых годах, а лишь целеустремленно смотрят и шагают вперед. Именно поэтому, когда он управлял театром, вокруг него собралась довольно молодая команда. Разница между нами 33 года, но мы всегда общались как сверстники.
Недавно Манаряна попытались по сложившейся традиции назвать “Наапетом”, но он не Наапет — он Рыцарь. Во всем: по отношению к женщинам, друзьям, стране, искусству... Даже в отношении к недругам. Он благороден, недаром его любимый герой — Дон Кихот.
Однажды я стал свидетелем очень интересной сцены. Было это много лет назад, мы прогуливались с ним по Киевскому мосту. Навстречу вышел какой-то человек, который, поравнявшись, поздоровался с Ервандом Христофоровичем. Внимательно посмотрев на него, Манарян также ответил приветствием и... залепил ему звонкую пощечину. Потом продолжил: “Здравствуй, негодяй!” и залепил вторую. Человек остолбенел, а мы... прошли дальше. Спустя пару минут, поборов некоторую робость, я спросил у Манаряна: “Ерванд Христофорович, а кто это был?”. На что он совершенно спокойно ответил: “Негодяй”. Спустя некоторое время я выяснил, что этот человек действительно очень скверно повел себя по отношению и к Манаряну, и к театру — его приняли как своего, а он обманул, кажется, даже обокрал...
Мы сегодня порой не можем даже не протянуть руки негодяю. А Манарян не таков — уверен, лет двести назад он просто вызвал бы подлеца на дуэль. Это качество настоящего рыцаря. Негодяй должен всегда опасаться того, что может получить прилюдно оплеуху за свои художества. А для этого должны существовать такие вот рыцари, которые не прощают и всегда готовы поставить подонка на место. Это был поступок благородного человека, не приемлющего подлости, не пытающего ее оправдать, подстроиться под нее, а воздающего подлецам по заслугам — поступок смелого и честного человека!
О Манаряне можно рассказывать бесконечно. Часто о нем говорят как о режиссере, об актере, но одно из самых потрясающих его качеств — талант инсценировщика! Если говорить откровенно, я не знаю другого такого Мастера в Армении. Потому что и его “Тжвжик”, и кукольные пьесы, сделанные на базе сказок Туманяна, и “Красная шапочка”, и “Три поросенка” и многие другие — все это блестящие инсценировки. Потрясающий юмор, замечательные диалоги — ставить его пьесы одно удовольствие. И скажу вам, быть таким прекрасным сценаристом, инсценировщиком, драматургом может только человек, досконально изнутри понимающий сущность Театра.
С днем рождения, дорогой Учитель!

***

“Горец от ума” искренне присоединяется к поздравлениям в адрес юбиляра и желает Ерванду Христофоровичу всего самого наилучшего, крепкого здоровья и
новых творческих побед! 


Комментариев нет:

Отправить комментарий