Сергей ДОВЛАТОВ: "Гений – это бессмертный вариант простого человека"

24 августа исполнилось 20 лет со дня смерти знаменитого "еврея армянского розлива" (как он сам себя называл) – писателя Сергея ДОВЛАТОВА. Он умер за год до распада СССР в Нью-Йорке, даже не предполагая, каких масштабов вскоре достигнет его известность.

Первое значительное произведение – "Заповедник" – было издано на родине через несколько дней после смерти писателя. С тех пор его много издают и взахлеб читают. "Художественный метод – "театральный реализм, жанр – "псевдодокументалистика", – так определял свое творчество сам автор. – Писатели пишут, как люди должны жить. Я же пишу, как они живут".

Довлатов никогда не был в Армении и не упоминал ее в своем творчестве. Его связь с Арменией практически исчерпывается выбором фамилии матери. Он мучительно долго искал ответ на вопрос, кто же он по национальности, пока не сформулировал с присущим ему юмором: "По профессии я русский".

Да и не в том вопрос, сколько у писателя процентов армянской крови. В записных книжках Довлатова есть такая фраза: "Истинные чувства интернациональны. Ну не абсурдно ли звучит: "Он заплакал как истинный немец?"

И тем не менее "армянские мотивы" ярко проявляются во многих его произведениях. Хотя... "Я знаю, что это кому-то кажется страшным позором, но у меня никогда не было ощущения, что я принадлежу к какой-то национальности. Я не говорю по-армянски. С другой стороны, по-еврейски я тоже не говорю. И до последнего времени на беды армян смотрел как на беды в жизни любого другого народа. Но вот недавно на одной литературной конференции познакомился с Грантом Матевосяном. Он на меня совсем не похож – настоящий армянин, с ума сходит от того, что делается у него на родине. Он такой застенчивый, искренний, добрый, абсолютно ангелоподобный человек, что, подружившись с ним, я стал смотреть как бы его глазами. Когда я читаю об армянских событиях, я представляю себе, что сейчас испытывает Матевосян. Вот так, через любовь к нему, у меня появились какие-то армянские чувства", – писал Довлатов незадолго до смерти.

Соображениями о том, каким Довлатов был в жизни и каким останется в литературе, делится его близкий знакомый Яков ГОРДИН.

– Он был действительно человеком большим, заметным и обращал на себя внимание. Я помню, мы встретились в яркий солнечный день на Аничковом мосту. Я увидел его издалека, потому что он действительно был виден издалека – человек двухметрового роста. Однако при всей его мужской привлекательности он был человеком комплексующим и даже любил рассказывать про себя уничижительные истории. К примеру, как он вызвал для своей мамы такси на улицу Рубинштейна. Вышел с ней вместе из подъезда и увидел, что это такси пытается захватить какой-то плюгавый человечек. Сережа решил, что он сейчас разберется с ним в два счета. "Я, – говорит, – размахнулся, но задел мизинцем за дверцу машины. Мизинец вывихнул и был уже совершенно небоеспособен". Это характерная для Довлатова байка, в которой героическое начало оборачивалось анекдотическим и даже унизительным для рассказчика финалом.

– Зачем это ему было нужно?

– Из всего нашего круга он был наиболее литературным человеком. Для Довлатова литература играла суперглавную роль в жизни. И он сумел точно определить характер своего основного персонажа – мужественный, умный неудачник, который своей иронией отвечает на вызовы жизни. И, очевидно, он проигрывал на себе подобные ситуации еще до того, как их писал.

– Довлатов-человек был одареннее Довлатова-писателя?..

– Сережа был блестящим, остроумным рассказчиком. Бывает, что человек замечательно рассказывает и ничего не может написать. Довлатов же умел переносить это все на бумагу, находить необходимую для этого интонацию.

– Друг Довлатова, писатель Игорь Ефимов, отмечал, что тот жестоко страдал от непризнания и непонимания окружающих: "Он нес свою боль в душе независимо от обстоятельств – а это пострашнее бедности, унижений, разочарований, щелчков по самолюбию". Насколько это было заметно со стороны?

– Для него это было постоянным страданием. Его не удовлетворяло то, что он писал. Парадокс: с одной стороны, он жаждал войти в литературу, иметь читателя, выпускать книги, а с другой – понимал, что это далеко не тот уровень, на который он хотел бы выйти. И это создавало сильный внутренний дискомфорт.

– Какой своей книгой он наконец остался доволен?

– Трудно сказать. Я думаю, что больше остальных он любил "Заповедник"...
По-моему, ему особенно нравились вещи, где фигурировали герои, у которых были прототипы в реальной жизни. Ему доставляло некое удовольствие острым пером изображать знакомых людей вне зависимости от того, как он к ним относился – хорошо или плохо. Разумеется, это порождало свои трудности. Знаю такие ситуации, но что уж говорить о них – люди живы. А в "Заповеднике", я так понимаю, ему до сих пор не могут простить некоторые вещи...

– Когда вы встретились с ним в Америке незадолго до его смерти, в каком он был настроении?

– Очевидно, это был хороший период: он был весел, мы прекрасно гуляли по Нью-Йорку...
Но Сергей был человеком меняющихся настроений. В то же самое время он писал Ефимову: "Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются – беспричинная тоска, бессилие и отвращение к жизни. Лечиться не буду и в психиатрию я не верю. Просто я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Главная моя ошибка – в надежде, что, легализовавшись как писатель, я стану веселым и талантливым. Этого не случилось".
Думаю, если бы не его нелепая и в известной мере случайная смерть, возможно, сейчас его внутреннее состояние было бы иным.

– После смерти на писателя неизбежно наклеивают ярлычок и ставят на полку. Какое место вы бы отвели Довлатову в литературе? Ну или хотя бы рядом с кем?

– Довлатов не похож ни на кого. Он обособлен. В хорошем смысле слова белая ворона: по стилистике, по отношению к себе, к жизни. Очень жаль, что сегодня многие не только его не читают, но даже не знают, кто это. Светлая ему память. Двадцать лет – это небольшой срок. Я надеюсь, что еще через двадцать лет, а потом еще через двадцать он будет признанным классиком. Время все расставит на свои места...

3 сентября сего года в Березино (под Псковом) состоится долгожданное открытие музея Сергея Довалатова.