
В пьесе, которая изначально называлась “Одноклассница”, Поляков попадает в самую “десятку” и во внешнем проявлении, и во внутреннем содержании. Ведь встречи одноклассников — самые популярные “тусовки” наших дней! С телячьей радостью от возвращения в золотые дни детства и юности, с парадными отчетами перед однокашниками о настоящих или мнимых успехах и достижениях... Где каждый с подчеркнутой скромностью или нескрываемой гордостью живописует то, что сотворил со своей единственной и неповторимой жизнью.
Здесь вроде бы все то же самое — и другое. Начиная с повода для встречи — день сорокалетия одного из них, парализованного инвалида, жертвы афганской войны — и заканчивая потрясающим своей неожиданностью финалом, наводящим на ассоциации с немой сценой гоголевского “Ревизора”.
— Юрий Михайлович, как вам ереванская трактовка “Одноклассников”?
— Александр Григорян подобрал замечательный состав актеров. Я видел около десяти постановок пьесы и должен сказать, что армянская актриса Анна Баландина, исполнившая главную роль, — одна из лучших. Не говоря уже о том, что, видимо, надо было пролететь 2 тыс. километров, чтобы услышать хорошую, внятную русскую речь и увидеть классическую трактовку пьесы. Я хожу на свои спектакли не как автор, а как зритель, и если верю игре актеров — значит, пьеса удалась. А на премьере я и плакал, и смеялся. Так что в общем все было как положено.
— Говорят, что двенадцать российских театров изначально отказались ставить “Одноклассников”. Почему?
— Речь идет только о столичных театрах, потому что в провинции пьесу схватили. Оно и понятно: периферия ближе к жизни и людям. Московские театры, к сожалению, почти все абсолютно буржуазные. И худруки их даже выглядят как этакие рантье. Этим они, кстати говоря, очень грустно отличаются от советских художественных руководителей, которые были борцами, у которых был кураж — чтоб, рискнув партбилетом или должностью, поставить какую-нибудь “непроходную” пьесу Володина или пробить Эрдмана. Нынешние не хотят пускать на сцену те реальные проблемы, ту реальную конфликтологию, ту нравственную проблематику, которая существует в нашей жизни.
— И что же они ставят?
— Или развлекалово, абсолютно дебильное, которое ты посмотрел (обычно это переводные комедии), повеселился и за те пять минут, что нес номерок в гардероб, успел напрочь забыть. Или же постмодернистскую чернуху, придуманную мальчиками из литературно-театральных семей, которые рассказывают про жизнь, о которой толком ничего и не знают.
— В ваших пьесах также немало веселого и, мягко говоря, развлекательного...
— Это совершенно сознательный прием, сознательная, если хотите, эстетика! Мы живем в такую эпоху, когда людей приучили, что их обязательно должны развлекать. Сколько это продлится, я не знаю — надеюсь, недолго. Но, поскольку привычка уже есть, приходится с нею считаться. Занимательность — это вежливость писателя. Он обязан заинтересовать читателя. Романы, которые невозможно дочитать, и пьесы, которые невозможно досмотреть до конца, я не понимаю. Поэтому я и в своих прозаических вещах, и в драматургических, и, например, в пьесе “Хомо эректус”, идущей в Театре сатиры, как бы начинаю играть со зрителем в эту игру: вот я сейчас тебя развлеку, я тебе сейчас расскажу, как новые русские меняются женами. Зритель эту наживку заглатывает, а потом три часа сидит не отрываясь, когда я с ним пытаюсь разобраться в том, что происходит с нами, с нашим обществом, с нашей нравственностью, с нашей семьей и т.д.
— В одном из интервью вашу пьесу назвали неправильной, объяснив это нетипичностью происходящего. Мол, не каждый нувориш, рвущийся ко власти, — негодяй и извращенец...
— А что, история с мелким чиновником, которого все приняли за ревизора и ползали перед ним на коленях в губернском городе, — ситуация, типичная для всех провинциальных населенных пунктов? Тем не менее, Гоголь вынес этот казус на сцену, и он стал символом эпохи! Поэтому я просто прошу довериться моему писательскому чутью, оно меня, кстати, ни разу не обманывало, ни в моих ранних вещах (“100 дней до приказа”, “ЧП районного масштаба”, “Апофегей”), ни в поздних. Я угадал очень многие процессы, в которые тогда никто не верил.
— И что же вами угадывается сейчас?
— Мое писательское чутье — и в пьесе это есть — мне подсказывает, что наше общество на обломках советской цивилизации пережило очень сложный, множественный перелом. Он сросся сам по себе в нечто чрезвычайно уродливое, противоречащее и здравому смыслу, и нашим традициям, и национальным и государственным устоям. Потому что почти нигде нет такой жуткой коррупции, как у нас, такого наплевательского отношения к исполнению своих государственных обязанностей и как следствие такого разрыва между бедными и богатыми.
— Недавно были подведены итоги литературного конкурса “Русская премия”, где главная награда досталась нашей соотечественнице Мариам Петросян за роман “Дом, в котором...”. Вы были членом жюри. Хотелось бы услышать вашу оценку этого произведения.
— Роман очень интересный, глубокий, но... на мой взгляд, имеет один существенный недостаток: он немного недоработан. Вернее, роман выпущен автором до того, когда его можно давать читателям. Его еще надо было редактировать, ужимать... Тем не менее, это нисколько не умаляет таланта Мариам Петросян. Я уверен, ее ожидает большое литературное будущее!
Я ВЛЮБИЛСЯ В ДЕВУШКУ В СИНЕМ ПЛАТЬЕ ОНА ХОРОШО СЫГРАЛА СВОЮ РОЛЬ
ОтветитьУдалитьдевушка в синем платье супер удачи ей в карьере
ОтветитьУдалить